– Мистер де ла Сангре, это было бы уже слишком! – выпаливает Рита. Потом, уже более спокойно, добавляет: – Конечно, кое-какие бумаги могут случайно попасть ко мне в руки…
Я улыбаюсь:
– Послушайте, Рита, мы что-нибудь подыщем для вас, после того как вы кончите юридическую школу.
– О, вы знаете, как найти подход к своим служащим, мистер де ла Сангре!
– Называйте меня Питер, – говорю я. – Рита, было бы здорово, если бы конверт с копиями всех бумаг оказался завтра с утра на столе у Артуро. И оставьте ему записку, что я заеду обсудить это с ним.
– Мистер Тинделл будет в ярости.
– Возможно. – Я представляю себе багрового, плюющегося от злости Йена.
Мне уже давно нужен был еще кто-то в офисе, кто следил бы за махинациями Тинделла. У девушки, конечно, свои интересы, но она могла бы стать таким человеком.
– Если все сработает так, как я предполагаю, – продолжаю я, – то не думаю, что он сможет точно установить, кто загубил его сделку.
– Надеюсь, – отвечает Рита.
– И спасибо за бдительность, Рита. Я хотел бы и впредь рассчитывать на вас. Давайте мне знать обо всем, что покажется вам подозрительным.
– Разумеется, мистер де ла Сангре, то есть…Питер.
Я пытаюсь заснуть, но верчусь в постели несколько часов, думая о Рите, о Йене Тинделле, лодке «Доктор РХ», о Хлое. Когда наконец удается задремать, мне снится моя будущая жена. Она летит над Страной Дыр, а я преследую ее, то опускаясь к самой земле, то взмывая высоко в небо. Мне никак не удается ее догнать. Хлоя никак не соглашается лететь помедленнее, несмотря на все мои уговоры. Во сне я настолько подавлен и расстроен, что просыпаюсь, дрожа от злости за час до рассвета. Какое счастье, что ранний подъем освободил меня от неприятного сна.
Трудно сказать, как встретит меня Хлоя, но вряд ли она обойдется со мной так, как мне приснилось. И все же сон оставил гнетущее впечатление, да и другие проблемы не дают покоя: Тинделл, Своенравный риф, да еще этот кретин, который наехал на нас на своей лодке.
Так как Гомесу звонить еще рано, можно заняться подготовкой к встрече с Хлоей. Если лететь на Ямайку уже через два месяца, надо многое успеть сделать. Я одеваюсь и спускаюсь вниз по винтовой деревянной лестнице. Она идет от кладовых и подвала к большой центральной комнате на верхнем этаже.
Опыт первой женитьбы научил меня тому, что наши обычаи требуют как подобающего подарка для невесты, так и богатых даров для ее родителей. Подарок для родителей Хлои, Чарльза и Саманты, не беспокоит меня совершенно. Вообще-то решение обеих проблем – у меня в кладовой. Но подарок для Хлои – это совсем другое дело. Интересно, носит ли она медальон Элизабет – четырехлепестковый цветок клевера с изумрудом посередине. Я послал его ей после смерти жены. Насколько я знаю Хлою, она сохранила медальон, как последнюю память о сестре.
Спустившись до нижней ступеньки, я сразу включаю свет и быстро пробегаю мимо нескольких первых камер. Даже сейчас, когда их тяжелые железные двери открыты настежь, они слишком напоминают мне о своих прежних обитателях, о женщине и мужчине, действия которых привели к смерти моей жены и лишили моего сына любящей матери. Я до сих пор не могу думать о Хорхе Сантосе спокойно, мысленно проклинаю его имя.
Войдя в последнюю камеру, самую маленькую, поднимаю конец койки. Койка сопротивляется всего лишь мгновение, а потом поддается. Там, внизу, начинает работать противовес, что облегчает мне работу. Итак, конец койки и пол под ним поднимаются и открывается темный проход в «чрево» этого дома.
Шагнув в темноту, я хватаюсь за веревку, тяну, и койка обрушивается на пол над моей головой, оставив меня в кромешной тьме. Ребенком мне нравилось приходить сюда вместе с отцом. Он заставлял меня вести его за собой по узким каменным ступенькам в темную маленькую комнатку.
– Мы слишком привыкли рассчитывать на свет звезд и луны, – говорил он. – Случается, что и этот свет нам недоступен. Лучше, если ты научишься находить дорогу в полной темноте.
Отец следовал за мной по каменным ступеням. Ни капли не помогая мне, он ждал, пока я сам найду дорогу к массивной деревянной двери, открывающейся наружу. Выход был в кустах, недалеко от причала. И только когда я выбирался на свет божий и уже стоял снаружи, подслеповато мигая, он выходил вслед за мной и одобрительно кивал. И еще он всегда повторял:
«Помни, Питер, этот потайной ход – наш секрет. Никогда никому о нем не рассказывай, кроме жены и детей».
Потом он вел меня обратно в дом, в качестве награды зажигал факел, и мы шли обратно – к маленькой комнатке – при его свете. Отец открывал старинную железную дверь, и мы оказывались в сокровищнице.
Много лет назад я провел сюда электричество и больше не нуждаюсь в факелах. Нащупав на стене выключатель, включаю верхний свет и щурюсь от его внезапной яркости. Дверь в маленькую комнату, обитая стальными листами, – в шести шагах от меня. Проржавевшие за века замки висят на не менее древних цепях, пересекающих дверь крест-накрест. Перед смертью отец еще раз удостоверился в том, что я знаю, где хранится ключ от этих замков, – за третьим камнем справа выше двери. Но он никогда не открывал эту дверь для меня, никогда не предлагал мне посмотреть, что там, внутри.
– Эту дверь ты откроешь, только когда у тебя не останется другого выхода, – однажды сказал он мне. – В ней есть один ящик. Его дал мне мой отец, а ему – его отец в свое время. Этот ящик передается из поколения в поколение, от отца к сыну. Мой отец говорил, что в этом ящике – реликвия времен великой войны, которая велась между Людьми Крови еще до того, как обыкновенные люди захватили власть в этом мире. У меня никогда не было причин открывать этот ящик, у моего отца – тоже, и у его отца. Я понятия не имею, что там, внутри. Я знаю только то, что сказал мне мой отец: в нем огромная сила и… величайшая опасность.
Как всегда, у меня возникает искушение пренебречь предупреждением отца и самому посмотреть, что же таится в глубинах моего дома. Но мне прекрасно известно, что этого не произойдет. Как мой отец исполнил волю своего отца, так и я исполню волю своего. Кроме того, судя на слою ржавчины, покрывающему замки, маловероятно, что старый ключ вообще сможет открыть дверь.
И я направляюсь к двери, ведущей в сокровищницу. Уже давно ликвидированы древние замки, которые отец предпочитал современным, кодовым. И вот дверь распахивается.
Слитки золота и бруски серебра, кучи двадцатидолларовых бумажек, часов и украшений, ящики серебряных и золотых монет загромождают комнату.
Разумеется, настоящее богатство семьи вложено в недвижимость на континенте, и оно неизмеримо больше, чем стоят все эти побрякушки. Но я, подобно моему отцу, люблю запах денег и драгоценностей, мне нравится подержать в руках, взвесить на ладони холодное серебро или золото, полюбоваться сверканием бриллиантов и рубинов. Как и мой отец, я приношу домой то, что снимаю со своей добычи, и неустанно пополняю наши запасы.
Я хмуро отсчитываю количество монет, достаточное, чтобы их вес в три раза превысил вес Хлои. Чарльз и Саманта Блад были в ярости, когда я явился свататься к Элизабет без подобающего подарка для них. Позже ошибка была исправлена, и Блады получили золота вдвое больше, чем весила их дочь. Однако сейчас мне не хотелось бы рисковать. Не стоит злить их, хоть и жаль отдавать так много.
Конечно, я не первый, кто недоволен семейными традициями. Но, право, вспоминая свое общение с родителями жены, мне хочется, чтобы можно было вообще обойтись без них, отделавшись выкупом. Осмотревшись, просеиваю между пальцами драгоценности в поисках чего-нибудь, что могло бы заинтересовать мою невесту. Хочется найти вещь, равную по простоте и изяществу тому медальону с изумрудом, который был подарен когда-то Элизабет. Но все, что мне попадается, слишком массивно и безвкусно. Наконец, отчаявшись, я тяжело вздыхаю, примирившись с мыслью, что подарок для Хлои придется искать на большой земле.