Никто, кроме нескольких соседских собак, не реагирует на меня. Я лечу над водой, высматривая «сигарету» доктора Сина Миттелмена, и обнаруживаю ее в самом северном конце канала, дальше всего от бухты, там, где дома хотя и большие, но все же меньше других в этом районе. Приземлившись на нос «сигареты», я осматриваюсь. Если не считать шелеста листьев и плеска воды о борт лодки, ночь тихая. Никаких других звуков. Если бы не светящиеся в темноте окошки, можно было бы подумать, что местность безлюдна. Одно из светлых окон – во втором этаже дома Миттелмена. Просчитав шансы, прикидываю, нет ли какого-нибудь способа выманить доктора и его подругу наружу, чтобы покончить с ними без шума, не оставив следов насилия и крови, которые могут привлечь внимание полиции.
Наконец я пожимаю плечами и поднимаюсь в воздух. В конце концов, мы такие, какие есть.
Я врываюсь в окно. Осколки летят внутрь комнаты. Срабатывает сигнализация. Блондинка, которая в одних трусиках лежит на широченной кровати, истошно вопит. Миттелмен – лысый, с обвисшим животом, нависающим над плавками, орет «Господи!», суетливо роется в ящичке ночного столика, и выхватывает оттуда маленький автоматический пистолет.
Одного удара хвостом достаточно, чтобы нейтрализовать блондинку, пока не появилась охрана. Миттелмен пятится к стене, выпуская в меня пули одну за другой. Этот дурак никак не возьмет в толк, что они слишком маленького калибра и просто отскакивают от моей чешуи. Его наглость и тупость приводят меня в бешенство, и, схватив за горло, я волоку его к окну.
– Почему? – булькает он. – За что?
Если бы было время, я бы не поленился превратиться в человека и напомнить ему, как он напугал и ранил моего сына. Но времени нет. Когда, полузадушенный, он теряет сознание, я просто выбрасываю его в окно. То же самое проделываю с оглушенной женщиной, выпрыгиваю вслед за ними, взлетаю, подхватив их обмякшие тела, по одному – в каждой лапе. Через несколько секунд охрана уже звонит во входную дверь.
– Генри! – беззвучно зову я, пересекая бухту.
Миттелмен корчится и ругается в моих когтях. Блондинка так и не приходит в сознание.- Генри!
– Папа?
Чувствуется, что мальчик все еще сонный, но очень старается проснуться. Так и вижу его на сене, трущего глаза лапками.
– Через несколько минут буду дома.
– Я проголодался.
– Я тоже. У нас есть еда!
– Твоя добыча? Свежее мясо?
В желудке у меня урчит. Я осознаю, насколько голоден.
– Очень свежее… Встречай меня на галерее.
Уже вблизи от острова, Миттелмен начинает извиваться еще яростнее и вопит «отпусти меня!», пытаясь вырваться из моих когтей. Взмахнув несколько раз крыльями, я поднимаюсь выше, туда, где воздух холоднее, и там я отпускаю обоих пленников. Мне кажется, что Генри еще слишком мал, чтобы убивать, даже такого подлеца, как этот Миттелмен.
Миттелмен тонко визжит. Блондинка не издает ни звука. Нырнув вниз вслед за ними и пролетая мимо, чиркаю по горлу сначала одного, потом другую. Успеваю подхватить их тела до того, как они упадут в воду.
Не успеваю положить добычу на пол на галерее, как появляется Генри. Он подходит к трупам, вдыхает густой запах свежей крови, ждет, пока я первый откушу, и тоже принимается за еду. Его мордочка так близко от меня, что он еще успевает потереться об меня.
Запах между тем привлекает и собак, они лают и подвывают, ожидая объедков.
– Папа,- спрашивает Генри, не переставая есть,- а когда мне можно будет охотиться?
– Когда вырастешь.
– Но я уже вырос.
Я на секунду прерываю трапезу и ласково улыбаюсь ребенку:
– Недостаточно.
– А когда?
– Не торопись, – говорю я.
Выбрав кусочек, который должен понравиться Генри, подталкиваю его поближе и наблюдаю за сыном. Понюхав, он закрывает глаза и жует, издавая при этом звуки, напоминающие мурлыканье.
«Вот он, могучий охотник!» – с улыбкой думаю я и продолжаю есть.
8
В ночь перед отъездом мне не заснуть. Стоит закрыть глаза – и меня одолевают воспоминания о Элизабет. Я вспоминаю ее прикосновения, страстность, с которой она занималась со мной любовью. На какой бок ни повернись, о чем ни пытайся думать, никуда не деться от наших с ней любовных сцен. Мне тяжело вспоминать об этом теперь. Это только обостряет потребность, старательно подавляемую мной целых четыре года.
Наконец, перед самым рассветом, в четвертый раз попытавшись вообразить себе любовь с Хлоей, я решаю отказаться от мысли об отдыхе и встаю. Одеваюсь и стараюсь занять себя делами: брожу по дому, смотрю, все ли в порядке, спускаюсь в сокровищницу, чтобы взять маленький деревянный ящичек с монетами для родителей Хлои. Оставив его на причале, делаю еще две ходки в дом, чтобы вынести наш багаж. Потом гружу все это на «Грейди», снова возвращаюсь в дом, еще раз проверяю, все ли в порядке, и только тогда бужу Генри.
После завтрака все готово к отъезду. Клаудию мы встречаем на причале. Я смотрю, как она подруливает, помогаю ей управиться со швартовыми. На ней облегающие шорты цвета хаки и белый топ, под которым нет лифчика. Когда она вылезает из лодки, мне с трудом удается отвести взгляд. Отворачиваюсь. Не следует интересоваться этой женщиной. И все-таки не слишком ли затянулось мое воздержание? Или просто я ослабел от предчувствия всего того, что ожидает меня на Ямайке?
– Готовы? – спрашивает Клаудиа.
– Вполне.
Выступая на этот раз в роли пассажира, я уступаю Клаудии руль и слежу за тем, как умело она ведет катер по каналу. Между нами сидит Генри, сжимая в руках своего драгоценного кролика.
Чудесное летнее утро: голубое небо – чуть светлее, чем спокойные воды бухты, пушистые облака, которых ровно столько, чтобы июльская жара не казалась нестерпимой, освежающий ветерок. Наш остров с моря выглядит просто зеленым раем. Как ни рвался бы на Ямайку, как ни ждал бы отъезда, у меня делается неуютно и пусто на душе оттого, что приходится покинуть свой дом.
В последний раз я уезжал из дома ночью один. Я плыл на катере и в конце концов добрался туда, куда мне было нужно, нашел и завоевал свою жену. На этот раз я уезжаю днем и со мной маленький ребенок, за которым надо смотреть в оба. Небольшое путешествие на катере, столь же короткое в автомобиле, полтора часа в самолете – и мы на Ямайке, и никто не может сказать точно, сколько времени мы там проведем и не окажется ли поездка совершенно бесполезной.
Генри передается моя неуверенность.
– Я никогда не летал на самолете, – шепчет он, прижимая к себе своего кролика.
– Все будет хорошо, – успокаиваю его я.
И все же мальчик от волнения едва не забывает поздороваться с Артуро, встречающим нас на пристани, и попрощаться с Клаудией. Он молча ходит за нами, пока мы переносим багаж в машину, и даже не улыбается, когда Артуро, наклонившись за деревянным ящиком с монетами, корчит смешную гримасу, удивляясь, что ящик такой тяжелый.
– Там золото, – говорю я Артуро, беру ящик сам и ставлю его в багажник. – Пусть твои агенты доставят его мне на Ямайку.
Латиноамериканец молча кивает. Он предпочитает не задавать лишних вопросов.
Ни я, ни Генри не в настроении разговаривать, так что наши односложные ответы быстро отбивают у Артуро охоту вести светскую беседу. Он снова обращается ко мне только в аэропорту Майами Интернешнл, после того как мы сдаем багаж.
– Вот, – говорит он, – и вручает мне большой конверт.
В конверте – наши билеты, паспорта и документы на дом на Ямайке.
– Кажется, здесь все, что нам нужно.
– Если еще что-нибудь потребуется, только позвони, – говорит Артуро. – Йен сказал тебе, что
какой-то тип по имени Грэнни встретит вас в аэропорту?
– Да.
– У него ключи от дома и все остальное.
– Да, Йен сказал мне, – киваю я.
Артуро улыбается:
– Жаль, что ты его не видел последние два дня!
Мы ему прищемили хвост, и теперь он срывает зло на всех вокруг. Служащие просто в щели забиваются, чтобы не попасться ему на глаза.