– Зря ты поднялся с постели,– сказала она.
– Не могу же я провести на спине весь остаток жизни!– Выглядел он изможденным, но фраза прозвучала довольно бодро.– Думается мне, что все мы скоро сляжем, и к этому времени я бы хотел уже быть на ногах.
Он помолчал, разглядывая силуэт Дженни в тускло освещенном проеме. Потом продолжил:
– Странно это слышать от женщины, которая не спит вот уже третьи сутки. Что происходит, Джен?
«А ему тоже нельзя лгать,– подумала Дженни.– Как и дракону». Поэтому она не спросила, что он имеет в виду. Провела рукой по волосам и подошла поближе.
– Ты избегаешь говорить со мной об этом,– сказал Джон,– и дело даже не в том, что у нас нет времени на разговоры. Ты вроде не сердита на меня, но я ведь чувствую твое молчание. Это как– нибудь связано с твоей новой властью, да?
Он обнял ее за плечи одной рукой, и Дженни прижалась к его твердой груди под тонкой миткалевой рубашкой. «Можно было предвидеть,– подумала Дженни,– что Джон догадается о многом».
Поэтому она лишь кивнула, не желая спугнуть речью то, что владело ею весь день: воспоминание полета и ночного разговора с Моркелебом. До вечера она бродила по высокой крепостной стене, словно пытаясь уйти от выбора.
Моркелеб предлагал ей царство драконов – переплетение воздушных троп, всю власть земли и неба, бесчисленные годы жизни… Ключ к магии – сама магия, а ответ всегда заключен в самом вопросе…
– Джен,– мягко сказал Джон.– Я никогда не хотел, чтобы ты разрывалась на части. Я понимаю, что этого не получалось, но я старался как мог.
– Ты не виноват.
Выбор… Она поставила его перед собой давно, но так до сих пор и не решила, как ей жить: дать ли событиям развиваться естественным путем или же попробовать изменить их самой. И, как всегда, что-то в душе ее съеживалось испуганно при мысли об этом выборе.
– И магия твоя изменилась,– прибавил Джон.– Я это чувствую, да и просто вижу, что она делает с тобой.
– Она зовет меня,– ответила Дженни.– Если я прикоснулась к ней, я уже не выпущу ее, даже если бы могла. Это все, чего я желала, все, что я имею.
Нечто подобное она сказала ему много лет назад, когда оба они были молоды. Тогда он закричал: «Но все, что имею я, – это ты!» На этот раз он лишь слабо пожал ей руку, но Дженни чувствовала, что выкрикни он эти слова сейчас – они бы и сейчас оказались правдой.
– Выбирать тебе, милая,– сказал он.– Сама знаешь, так было всегда. Все, что ты отдавала мне, ты отдавала по своей воле. Я не держу тебя.– Прижимаясь щекой к его груди, Дженни не могла видеть его быструю улыбку, но она почувствовала ее.– Как будто я могу тебя удержать…
Они подошли к соломенным матрасам под грудами одеял – единственной мебели, какую могла себе позволить осажденная Цитадель. За окнами мерцали влажные черные черепицы толпящихся крыш; канавы алмазно пересверкивали в лунном свете. В осадных лагерях звонили колокола, призывая на вечернюю молитву Сармендесу – владыке мудрых дневных мыслей.
Под теплыми покрывалами, чувствуя рядом такое знакомое тело Джона, Дженни наконец почувствовала, что искушения отступают – хотя бы до рассвета. Невозможно было думать о каком-то выборе, лежа в этих теплых руках. И все-таки, когда сон пришел, видения ее были сомнительны и неясны.
Глава 16
Дженни проснулась поздним утром, почувствовав, что Джона рядом нет.
Подобно дракону она и во сне знала о многом, происходящем наяву. Долгое время Джон не спал и, опершись на локоть, всматривался в ее лицо. Потом поднялся и стал одеваться: сам надел рубашку, кожаные штаны, обулся. Каждое движение давалось ему с трудом, одежда цеплялась за бинты на подживающих ранах и ссадинах, причиняя боль. Он взял в качестве костыля алебарду, тихо поцеловал Дженни – и вышел.
Слишком усталая, чтобы немедленно проснуться, она еще лежала некоторое время в неразберихе одеял на соломенных матрасах, размышляя во сне, куда бы это он мог направиться и почему ей вдруг стало страшно.
Опасность, казалось, висела в воздухе, нарастая и клубясь вместе с грозовыми тучами, поднимающими темные головы среди зеленых равнин к северу от Злого Хребта. Странная мертвенная бледность была во врывающихся в узкие окна отсветах молний, и чувство приближающегося зла наполняло смутные сны Дженни…
В тревоге она открыла глаза. Что ей сейчас снилось?
Кажется, Гарет и Поликарп, оба в развевающихся черных студенческих мантиях. Они шли по высокой стене Цитадели и беседовали, как в старые времена, когда их дружба еще не была прервана интригой.