Джон поддержал очки на носу. – Ну, согласно Истории Дотиса, так оно и есть.
– И по какому праву? – гневно вопросила Роклис. – Из-за восстание Принца Вира 400 лет назад, что разорвало Королевство надвое? Этого никогда не следовало допускать. А принц Гарет – хотя я очень уважаю его как ученого и администратора – допускает, чтобы все это произошло снова.
– Наш мальчик Гар не сделал ничего настолько уж плохого, – спокойно указал Джон. – Для того, кто необучен и новичок в этой игре, он делает все отлично.
Он чуть улыбнулся, вспомнив долговязого мальчика с модными зелеными полосками в белокурых волосах и с разбитыми очками, нацепленными на кончик длинного носа, который сам произнес красноречивое послание от Короля, прежде чем свалился в обмороке у свиного загона в Алин Холде. Может, это и смешно, подумал Джон. Но нужно подлинное мужество, чтобы приплыть на север в неизвестную страну; подлинное мужество, чтобы проехать по суше от гавани Элдсбауча до Алин Холда. Мальчику повезло, что по дороге ему не перерезали глотку за сапоги.
А может, больше повезло, что он вообще отправился в свое путешествие. В те дни ведьма Зиерн все крепче захватывала душу и разум старого Короля, высасывала его энергию и присматривала себе новую жертву.
– Как раз об этом я и думаю! – Роклис вонзила кулак в ладонь, лицо ее отвердело. – Его высочество принц Гарет необучен. И неопытен. И он делает ошибки, которые дорого обойдутся Королевству. Понадобятся годы – десятилетия
– чтобы их исправить, если они вообще могут быть исправлены. Его… – Она с усилием остановилась.
– Извините, – сказала она, – он ваш друг и мой кузен. Я, видимо, не могу отделаться от воспоминаний о том, как он расхаживает с друзьями, нося эти нелепые нашивки на плечах – последний крик моды, а носки обуви у них настолько длинны, что их приходилось цеплять к подвязкам. Вы не собираетесь идти искать Дженни? – Она повернулась к нему, положив большую руку на его плечо. Джон осознал, что так устал, что от него потребуется огромное усилие, чтобы встать, а руки вокруг расписного обода кубка становятся все холоднее и холоднее.
– Я поеду обратно, в Холд, – сказал он. – Дженни узнает, что Ян ушел и что-то не так. Она направится обратно в Холд как только сможет.
– Я думала, что маги не могут видеть других магов с помощью колдовства.
– Они и не могут. Так что она узнает, что меня не было рядом с Яном в течение пяти дней и что я встал с постели и направился сюда до того, как мои раны затянулись. Она сложит два и два – у нее отлично получается такое сложение, у Дженни. И это тоже, – добавил он, отставив кубок и осторожно вставая с кресла. – Потому-то она и вправду не может возвратиться для поддержки слишком быстро.
– А если она не вернется? – спросила Роклис. – Если этот главарь банды и его ручная волшебница найдут способ захватить ее в плен или уничтожить?
– Ну, – Джон поскреб сбоку нос. – Тогда только мы остановим пару волшебников и дракона и все…Я бы сказал, что тогда у нас в самом деле будут неприятности. – Он сделал три шага к двери и потерял сознание, словно ударившись головой о перекладину дома.
Глава 6
Дождись меня, идиот! – в ярости подумала Дженни и дала картине в огне померкнуть. ДОЖДИСЬ МЕНЯ! Она спросила себя, почему Богиня Женщин сочла возможным допустить, чтобы она влюбилась в болвана.
Сквозь окно лился лунный свет, слегка окрашиваясь дымом от затушенного огня. Где-то за стенами кричал козодой. Дженни натянула свой плед на плечи и пожелала, чтобы она, в чем есть, смогла бы проскользнуть сквозь частокол, отозвать Лунную Лошадку от упорного добывания кормов в лесах, и как можно быстрее двинуться к Алин Холду.
Или, если это будет невозможно – а это было невозможно, если не оставить умирать около 300 человек – она пожелала хотя бы знать, что происходит.
Тишина обхватила поместье Палмогрин своими невидимыми руками. Даже стража ничего не говорила, сосредоточив внимание на открытой земле за рвом. Это был тот мертвый час ночи, который Балгодорус предпочитал для своих атак. Во тьме зудели москиты, но, поскольку все же она использовала заклинания «Иди и укуси кого-нибудь еще», зудели они изможденно, лишь слегка царапая ее, словно шероховатость в башмаке после десятой или двенадцатой мили.