Лейтенант готов был запротестовать, но потом просто отвел взгляд. Дженни не знала, почему это произошло – потому ли, что у нее при себе была собственная алебарда и лук, переброшенные через седло Лунной Лошадки – женщины на юге не имели привычки ходить вооруженными, хотя некоторые выдающиеся исключения были, – или потому, что она была волшебницей, или по совершенно другим причинам. Большинство южных гарнизонов искренне веровали в Двенадцать Богов и считали Уинтерленд диким краем, погрязшим в ереси. Во всяком случае, где-то около получаса царило неодобрительное молчание – Гредели и парни из Барроу сидели на своих низкорослых мулах на расстоянии десяти-двенадцати шагов, почесывались под пледами и ковыряли в носу – пока не вернулся Джон.
Этой ночью они устроили привал в развалинах, оставшихся от небольшой деревушки или большой фермы, что была здесь три века назад, когда Уинтерленд еще мог это поддерживать. Тут их встретил гонец с известием, что дракон и вправду залег в самый большом овраге на востоке Скеппингских Холмов: – В том, где по гребню на вершине дубовый лес, мой лорд, – и что командир Роклис лично ведет роту из 50 человек, чтобы встретиться с ними у Полынного Брода.
– Они хоть оставили кого-то в гарнизоне Кайр Корфлин, на случай, если их самих сжуют? – ужаснулся Джон. – А ну-ка, возвращайся назад, сынок, и скажи, чтоб они стояли, где стоят. Или они думают, что это дурацкая охота на лисиц? Эта тварь услышит их приближение за 10 миль!
На вторую ночь они устроили привал в лощине на востоке Скеппингских Холмов рано, пока солнце было еще высоко в небе. Вдали простиралась северная часть непроходимых Лесов Вира, владения узловатых деревьев, тьмы и неспешных рек, что струились с Серых Гор, владения, которые никогда не считались землей Королей. Лежа рядом с Джоном на его расстеленном пледе, Дженни по дыханию чувствовала, что он не спит.
– Я ненавижу это, – сказал он тихо. – Я так надеялся, после встречи с Моркелебом, – после разговоров с ним, прикосновения к нему…звучания его речи в моих мыслях – я надеялся, что мне никогда в жизни не придется снова идти против дракона.
Дженни помнила дракона Злого Хребта. – Да.
Джон сел, обхватив руками колени, и взглянул на нее, зная, как на нее повлияли ее собственные впечатления от драконьей природы. – Не возненавидь меня за это, Джен.
Она покачала головой, зная, что это она бы, без сомнения, смогла. Если бы не представляла себе Уинтерленда и того, что это значит – быть таном. – Да. – Джон и волков любил, изучал каждую легенду, каждую охотничью байку: Он построил себе засидку и мог часами сидеть и следить за их воем и их охотами. Он бы скорее разогнал их, чем убил, если бы они напали на стадо. Но он убил бы их без угрызений совести, если бы был должен.
Он был таном Уинтерленда, как и его отец. И не мог отступить в борьбе с драконом. Как не мог отступить, случись начать набеги на фермы главарю банды, прекрасному и мудрому, какими, по словам жрецов, были боги.
Дженни допускала, что если бы сюда явился бог, сжигая поля, уничтожая запасы и обрекая людей опасностям этих страшных земель, Джон прочел бы все, что смог, по этому предмету, подобрал бы подходящее оружие, и попытался бы одолеть и его.
Факт, что он никогда бы ничего подобного не хотел, к делу не относился.
Он встал через час после полуночи, съел холодные ячменные лепешки – никто из них не был настолько безрассуден, чтобы предложить готовить в нескольких милях от драконьего логова – и вооружился – боевой камзол, плотно прилегающий шлем, подбитые металлом перчатки. Дженни знала, что драконы не были ни дневными, ни ночными созданиями, они вставали и засыпали подобно котам; кроме того, она знала, что большинство драконов находится на земле и спит как раз в предрассветные часы. Она бросила небольшой клубок ведьминого огня поближе к земле, только чтобы лошади увидели тропинку, и повела их по дороге к острым хребтам Скеппингских Холмов и окаймленному дубами ущелью.
Вокруг копыт лошадей обвивался туман, плывя над вереском, словно обрывки шелка. Они оставили Борина на краю вересковой пустоши наблюдать издалека. Растягивая свои ощущения, Дженни повсюду чувствовала холодноватые касания магии. Это дракон вызвал эти неурочные туманы для защиты? спрашивала она себя. Мог ли он почувствовать ее, почувствовать их, если бы она вызвала контрзаклинания, чтобы их разогнать?
Если тело звездной птицы стало абсолютно одноцветным, думала она, он должен быть или очень молод, или очень стар, и если он стар, то его чувства заполняют все земли вокруг, подобно спокойной воде, что передает в его сновидения легчайшую рябь. Но этого-то она и не чувствовала. Она ощущала осведомленность Моркелеба, когда она с Джоном приехали в первый раз, чтобы сразиться с черным драконом в тенях Бездны Ильфердина…Красные рога, шипы и хвост, казалось, в любом случае служили доказательством в пользу молодого дракона, но мог ли детеныш быть достаточно большим, чтобы по ошибке показаться длиной в сто футов?
Она дотронулась до запястья Джона и зашептала, хотя сейчас они были достаточно близко от начала ущелья, чтобы нуждаться в полной тишине: – Джон, подожди. Здесь что-то не так.
Ущелье перед ним было наполнено клубами серого тумана. Его очки, вставленные в раму шлема, отражали свет, как глаза огромной ночной бабочки. Шепотом, словно на охоте, он спросил: – Он нас услышал? Почувствовал?
– Я не знаю. Но я не …Я его не чувствую. Вообще.
Он заинтересованно наклонил голову.
– Не знаю. Будь готов или бежать, или стрелять.
Потом она обратилась к своим мыслям, своим желаниям, своей драконьей сути, драконьим заклинаниям и одним неистовым взвихрением страшного ветра разорвала пелену в ущелье.
Тончайшая полоска и вспышка раннего света на мгновенье отразились на металле в дубовых лесах над ущельем, а чуть погодя между холмами, взревывая и махая крыльями, поднялась зеленая тварь с красными рогами, крыльями летучей мыши, головой змеи и извивающимся хвостом, на который было надето что-то вроде колоссального багрового наконечника стрелы, чрезвычайно похожая на тех драконов, что Дженни видела на картинках в старых книгах Джона. Джон сказал: – Черт возьми, – и Дженни завопила: – Джон, берегись, это иллюзия…!