– Мы вернемся! – завопила Изулт, к замешательству всего лагеря. – Никуда не уходите!
И Дженни омыло наслаждение, глубокие ласкающие волны, пронизывающие самые потаенные глубины ее тела и разума: довольство, сопричастность, обещание награды и пьянящее веселье власти. Власти и боли. Это-то и была настоящая жизнь. Люди в разрушенном лагере бегали туда-сюда как сумасшедшие, смешные, как муравьи, когда затопит гнездо, пытаясь погасить огонь или тщетно пытаясь поставить на ноги раненых. Целые дюжины их просто бежали к холмам: – Они что, думают, что жители лесов дадут им пройти? – завопил Блайед, чьи длинные седые локоны трепал ветер. – Хотел бы я быть здесь, когда они попытаются!
Один мужчина, тот, что вырвался из горящего Ежа, медленно встал на ноги, опираясь на сломанный гарпун. Дженни знала, что он наблюдал за драконами, когда те с триумфом вихрем умчались в ночь.
Глава 19
Они отдали в ее полное распоряжение юную девушку; возможно, одну из лагерных служанок или шлюх. И поскольку Дженни вполне разумно применяла боль и ужас, ей удалось сохранить той жизнь почти на всю ночь.
В глубине души Дженни понимала, что она сама в ужасе, ошеломлена, испытывает омерзение, ее тошнило от того, что она творила с плачущим ребенком. Но она понимала также, что Амайон чавкая, с удовольствием заглатывал и ее эмоции, ее отвращение и жалость, и агонию ничего не понимающей жертвы. И Амайон – как это принято у демонов – направлял свое удовольствие и наслаждение в тело и разум Дженни. Разрываясь на части и содрогаясь, Дженни пыталась наййти способ сражаться, но ей казалось, что она может только наблюдать со стороны за тем, что вытворяла над девушкой – злая пародия на то, что делал с ней самой Каэрдин, когда она была в том же возрасте; наблюдать со стороны, словно это была не она, а кто-то еще.
Но ведь это не кто-то еще, прошептал Амайон. Это ты, прелесть моя, дорогая Дженни, дражайшая моя. Я не делаю ничего лишнего. Никто из демонов не делает. Признай это. С тех самых пор, когда Каэрдин бил тебя, изводил и заставлял делать то, что ты сделать не могла …
– Чего тебе от меня нужно? – кричала девушка, по лицу которой стекала кровь. – Чего тебе нужно?
…тебе было интересно, как бы это было – почувствовать такую власть. Тогда ты хотела быть им. И вот теперь – пожалуйста.
Я не хотела! – кричала Дженни в отчаянии – голос ее был тонок, как скрип сверчка в щели. Нет, нет, нет!
А демон до капли выпил ее слезы, смешанные с кровью маленькой шлюшки, и причмокнул губами от удовольствия.
Девушка умерла ближе к рассвету. Это ощущение было неописуемо – звенящая кульминация физического наслаждения и эмоционального удовлетворения, – которое ее опустошило, привело в замешательство, выжало как тряпку, которую прибило к неизвестному берегу.
Маги-драконы установили палатки чуть в стороне от места отдыха войск Роклис – лагерь был там, где Уайлдспэ извивалась среди серых обнаженных холмов. Лежа на промокших коврах на полу палатки, вдыхая густой запах крови, который исходил от них, Дженни – та ее крохотная частица, что сжалась в комок, рыдая и все еще призраком цепляясь за собственную плоть – задавалась вопросом, что еще происходило в компании магов, какие награды они получали за свою работу в ночи. Что сделал Ян.
Голубая с желтым занавеска всколыхнулась, отходя назад. В проеме стоял Карадок, вежливый и посвежевший после ванны, его твердый рот чуть расслабился, словно он был доволен и пресыщен этой ночью. На минутку он подошел к телу девушки, перевернул ее концом трости с головой гоблина. Дженни услышала, как Амайон – а может быть, и она сама – хихикнул, и привстала, понимая, что на ее лице улыбка женщины, которая в неглиже потягивается в постели мужа или сына ненавистной соперницы.
– Какая же это была мелкая шипящая кошка. – Она томно потянулась и отбросила волосы назад. – Они не устроили бани? Я вся липкая.
Карадок усмехнулся краешком жестокого рта, и в глазах его вспыхнул грязный огонек. Интересно, промелькнуло в мыслях Дженни ( ее собственных, вытесненных и охваченных ужасом мыслях), как долго продержался настоящий Карадок, хватаясь за медленно тающие призрачные оковы собственной плоти и с ужасом крича, что он совсем не это имел в виду, когда просил демонов даровать ему власть.
А может быть, и это. Может быть, когда пройдет достаточно времени, ты уже больше не сможешь объяснить разницы.
Он потрепал Дженни по подбороку, как это делали мужчины со шлюхами в тавернах. – Как тебе это понравилось?
Чудовище, чудовище! закричала она ему, а может, самой себе, еле-еле, в отчаянии – ее никто не услышал. За исключением Амайона, конечно, который хихикал в пресыщенном удовольствии от того, что она все еще может испытывать эмоции, и смаковал ее ужас как пикантный десерт. Демон в ней расхохотался такому ответу на вопрос Карадока, и рука Дженни огладила собственное тело – ласкающее выражение полного удовлетворения. Где-то она услышала ответ Амайона демону – его имя было Фолкатор, она его откуда-то знала (надутая тварь, сквозь которую пробивались полупереваренные всхлипы дюжины других демонят) – это он обитал в глазах Карадока. Ты же знаешь, как это приятно – в первый раз заниматься этим с новичком.
И Карадок – Фолкатор – понимающе рассмеялся. – Рок вскоре собирается в путь, – сказал он. – Мы ударим по ним снова сегодня вечером.-Что-то в выражении его лица изменилось, сдвинулось, и с привычным видом он достал из кармана зеленый драгоценный камень, отполированный перидот размером с яйцо чайки, и протянул ей – как леденец ребенку.
Ублюдки, ублюдки! – кричала Дженни, пытаяясь призвать из тела хотя бы крохи силы, пытаясь вышвырнуть Амайона из себя самой, из своего сердца, своего разума. Хотя она знала, что без него она, какая-то часть ее самой, умрет задолго до того, как кто-нибудь сможет изгнать Амайона, – если кто-нибудь мог такое совершить, но ее охватывал ужас при мысли, что она навсегда останется их пленницей.
Амайон что-то сделал с ней, почти не задумываясь, как человек шлепнул бы ребенка, чтобы его утихомирить, что-то, от чего ее охватила боль. А что это? – спросил он, оглядывая Фолкатора, оглядывая драгоценность.
– У меня есть собственные причины, – ответил драконий маг, подбрасывая эту драгоценность на ладони.