Дженни отступила назад, машинально набросив на себя чары и тьму. Она чуть не подпрыгнула от потрясения. Нет, подумала она. Поликарп, нет. Опусти это. Отложи это.
Она подумала: Неудивительно, что Повелитель Бездны подозревает и мисс Мэб. Неудивительно, что он говорит о том, чтобы запереть Бездну.
Неудивительно, что они хотят убить Джона.
Моркелеб сказал правду. Это зараза, которая отравляет все, к чему прикасается.
Тонкие пальцы Правителя нежно поглаживали ракушку. Потом его рот передернулся от отвращения, он положил ее на стол и оттолкнул. Он встал так внезапно, что почти опрокинул кресло, и какое-то время стоял, тяжело дыша и дрожа всеми членами. Судорожным движением он схватил ракушку и отнес к черному железному шкафу у стены. Швырнул ракушку внутрь и с лазгом захлопнул дверцу. Его пальцы вертели ключ, который вспыхивал мерцающей латунью в свете ламп. Он крепко сжал его, двумя шагами пересек комнату и подошел к столу, открыв со щелком шкатулку из резного черного дуба, словно собираясь положить ключ в нее.
Но он этого не сделал. Он положил ключ в карман.
Дженни слилась с тенями и бросилась в комнату Джона, а в сердце ее бился холодный ужас.
Глава 23
– Уничтожь ее.
Это был голос Яна.
Он вразвалку сидел в походном кресле палатки Карадока, хотя остальную часть палатки Дженни не видела, словно свет фитиля хило высвечивал только стол, где сидели мальчик и Карадок. Его длинные черные волосы были засалены и немыты, а лицо его не было детским.
– И где-то искать другого волшебника? – Рубашка Карадока была расстегнута и серебряный флакон, что он носил на шее, теперь лежал на столе. Восемь драгоценностей было рассыпано по столу. Каждая мерцала безжизненным светом.
– Мы не можем рисковать.
– Испугался?
Глаза Яна сузились. Он повернул голову и всмотрелся в стенку зеленого кристалла, что отделяла его от Дженни. Драгоцености на столе казались более живыми, чем его глаза. – Посмотрим. – Он заколебался, и за двойным и тройным оттенком смысла в его голосе Дженни ощутила – почувствовала – вспомнила из сознания Амайона форму, ужас и тьму той Преисподней, откуда они пришли, холодное место, где более нежные существа изменяются и мутируют, поедая друг друга и живя в страхе перед бесформенным кошмаром в самом сердце Ада.
– Не делай этого. – Карадок приподнял яркую зеленую драгоценность, и держа ее в руке, приблизился к стенке кристалла, за которой сжалась беззащитная, дрожащая Дженни.
Он улыбнулся, его открытое, чисто выбритое лицо презрительно скривилось. Она снова увидела сквозь гордыню человека облик демона Фолкатора: более разумного, чем все остальные, более коварного, жадного и осторожного. – А ведь это так просто. – Он поднял посох, увенчанный лунным камнем.
Дженни закричала, Нет! Не делай этого!
Он ударил по стене, ударил по огромной, очерченной огнем трещине, что тянулась от пола и исчезала во тьме над головой Дженни, и от удара ей стало дурно, словно она истекала кровью.
Джон! выкрикнула она, но Джон спал – она видела его спящим далеко отсюда. Ее собственное тело, скрючившись, лежало рядом с ним, тело, до которого она больше не могла дотянуться, не могла коснуться. Хотя луна зашла рано, Дженни как будто в ее мертвенно-бледном свете видела узоры, что украшали его тело, как грязные следы какой-то отвратительной твари; бледные отметины, оставшиеся на его горле. Пока она наблюдала, Джон отвернулся, лицо было напряженным от наслаждения. Эогила, сказал он.
Помоги мне!
Он потянулся, и она услышала смех Королевы Демонов.
– Мама? – На мгновение сквозь трещину она увидела яркую летнюю ночь Уинтердленда и коренастую фигуру Адрика на фоне зубчатой стены и звезд. – Мама, это ты?
Затем посох Карадока опустился на трещину в стене, как молот рудокопа, и Дженни пошатнулась и упала. На руках густела кровь из сотни безболезненных порезов. Она попыталась отползти от стены, но там во тьме маячил демон, снова и снова нанося удары по разлому. От его сучковатого посоха и от самой стены, как кусочки стекла вырывались и отлетали обломки. Ярость исказила лицо; когда он открыл рот, оттуда вырвался зеленый свет и завитки дыма. Едва дыша, Дженни поползла к дальней стене, но выдержать все это было слишком для ее тела. Она опустилась на пол, покрытый ее собственной кровью, закрыла голову руками и затаилась.
Очнулась она спустя какое-то время, в полном изнеможении.
Карадок пропал. Круги, что он начертил, все еще слабо тлели во мраке. Что-то подсказало ей, что в наружном мире было утро, в том мире, что большинство людей считало реальным.
Испытывая боль от слабости, она потащилась к трещине в драгоценности и сквозь нее снова влила сознание в свое далекое тело.
Существовало одно очень старое заклинание, которое Дженни выучила у Ночной Птицы – хотя сама Ночная Птица таких чар никогда не применяла. Но женщины Ледяных Наездников иногда его использовали, когда магические перья говорили им, что их любовники встречаются с девушками моложе и привлекательнее, чем они. Это заклинание можно было сотворить очень малой силой.
Ее пригибало к земле изнеможение сильнее того, что она ощущала в худшие дни в Палмогрине. На подносе для нее была приготовлена еда: Джон использовал хлеб, вареные яйца, фрукты и соленую рыбу, чтобы создать маленькую коренастую леди, склеил все джемом, а по краям вилась надпись медом «Я люблю тебя». Но хотя она и рассмеялась, но ела с трудом и снова с горечью вспомнила, как Джон шептал имя Королевы Демонов, не обращая внимания на крик Дженни о помощи.
Она умылась, оделась и собрала все, что понадобится для заклинания Ночной Птицы: тяжелое веретено и полную корзинку волокон сорной травы, пыль, корпию и собственные волосы с расчески. Это она снесла к Рыночной площади. Натянув плащ за углом будки женщины, продающей тыквы – вырезанные в виде бутылок и ковшей, покрытые лаком и разрисованные – она начала прясть нить, и с каждым поворотом веретена, с каждым изгибом пальцев воздух чуть загрязнялся магией.