А он уже тогда понимал все.
VII
Последнее утро перед казнью.
Мне размозжили локтевые суставы тяжелыми деревянными молотками. Палач, ловко орудуя цепом, кусками срывал плоть с моей спины. Мои пальцы раздробили, поместив их в специальные тиски. Сквозь мои гениталии пропустили несколько электрических разрядов.
Я знал, что со временем все нанесенные увечья исцелятся, но это не делало боль менее мучительной.
Когда они сочли, что я претерпел достаточно страданий, дабы очиститься от греха, меня выволокли на piazza, где все было готово для публичной казни, и привязали к столбу. Под любопытными взглядами зевак я был расстрелян из пяти винтовок.
Даже существо, подобное мне, не может сохранять невозмутимость в таких обстоятельствах. Полагаю, со стороны я выглядел совершенно и абсолютно мертвым.
Полагаю также, что я весьма эффектно кровоточил.
VIII
Пока срастались мои раздробленные кости и разорванная плоть, я видел сны, не похожие на те, что посещают меня в часы обычного отдыха, ибо я всегда остаюсь настороже и не позволяю раскаянию нарушить мое душевное равновесие. Но когда смерть подошла ко мне вплотную, я вновь увидел ее.
Со дня нашей встречи прошло две недели, и я успел многое забыть. Но во сне она предстала предо мной с поразительной отчетливостью. Она рисует на piazza. Я смотрю на нее, и мне кажется, мир вновь исполнен надежд и обещаний. Я забываю о преследующих меня назойливых духах и более не слышу угрожающий грохот вулканов. Подозрительные взгляды и страхи, породившие их, исчезли. Я чувствую, что могу измениться и стать лучше.
Она из тех, кто приносит с собой целый мир, в котором до сих пор возможны милосердие и прощение. Глядя на клубы дыма, она видит легчайшие облака, а на засохших деревьях замечает зеленые ростки, которые пробиваются сквозь кору. На коленях она держит дощечку для рисования, в руке — толстый угольный карандаш; у ее ног стоит чашечка эспрессо. Если мне не изменяет память, никогда прежде столь прекрасное создание не заговаривало со мной.
— Ваше лицо… Оно кажется таким знакомым, — говорит она. — Вы позволите вас нарисовать?
Я позволяю. Она делает набросок, потом другой. Третий и четвертый. Я лениво перелистываю страницы книги. Потом закрываю глаза и слегка откидываю голову, так что волосы падают мне на плечи.
— О, я вспомнила! — восклицает она и, смущенная звонкостью собственного голоса, оглядывается по сторонам, — Ваше лицо похоже на то, что изображено на плащанице, — говорит она, придвигаясь ко мне ближе. — Сходство просто потрясающее!
Я улыбаюсь и говорю, что уже слышал об этом прежде.
Внутри у меня все сжимается, ибо я не могу открыть ей, что сходство не случайно.
IX
Трупы политических заключенных и еретиков редко хоронят, ибо в этом нет необходимости. Римские катакомбы, эти просторные подземные пространства, на протяжении веков принимают останки казненных. Там истерзанные тела гниют, забытые всеми. Там же оказался и я.
Когда я очнулся, разбуженный запахом пыли, плесени и гниения, он уже стоял предо мной. В руках он вертел череп, принадлежавший неизвестному.
— Знаешь, поначалу я не замышлял ничего подобного, — произнес Влад. — Но когда ты приехал в Рим… Я не смог противостоять охватившему меня желанию. За минувшие века я множество раз ощущал, что ты приближаешься. Но никогда ты не был так близко, как сейчас. Неужели ты рассчитывал, что сможешь разгуливать по этому городу, не встретившись со мной?
Я покачал головой. Возможно, я вообще не думал о нашей встрече.
— И уж конечно, ты не мог не заметить, что на их плащанице изображено твое лицо.
Я вновь покачал головой. Теперь, когда у меня отросли длинные волосы и борода, сходство действительно бросалось в глаза.
— Значит, ты хочешь этого, Хью. Ты сам этого хочешь. И в моей власти исполнить твое желание. Долгие годы плащаница хранится в Турине как великое сокровище. Но у меня есть ключ.
— Думаю, ты хочешь этого сильнее, чем я.
— Разумеется. Я люблю Церковь, что не мешает мне содействовать ее полному уничтожению. Когда люди узнают, что совершили папа и кардиналы и кого они обрекли на смерть, крах Церкви будет предрешен. Ты сам знаешь, за кого тебя примут. Нельзя упускать такой шанс. Но впервые появившись на публике, ты даруешь прощение своим палачам. Я помню — ты принес людям не мир, но меч, и это мне на руку. Как я уже сказал, теперь, когда у меня есть ты, мне не нужны кардиналы.
Как бы то ни было, я дам миру то, чего не сумела дать Церковь, — продолжал Влад. — Хотя бы малую толику благ, которые были обещаны им две тысячи лет назад. И это поможет моему стаду объединиться и продержаться еще несколько лет. Люди утратили веру в себя, но, думаю, весть о твоем воскресении поможет им снова ее обрести.