Мужчина висел головой к двери. Голова на тощей шее была запрокинута, открытые глаза смотрели прямо на Блумлейна.
— Не пугайтесь, — успокоил Том Даффи. — Он мертв. По крайней мере, мы так считаем.
— Кто он? Что… что вы с ним тут делаете?
Блумлейн приблизился еще на несколько шагов и встал так, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с лицом подвешенного. Он не смог удержаться от гримасы отвращения. Грудь и живот мужчины были разрезаны. Он висел на крюках, на каких мясники подвешивают туши, прицепленных к металлическому кольцу, расположенному на высоте двух футов над телом.
Над кольцом пульсировала большая штуковина, похожая на перезрелую тыкву. К ней было подведено множество проводов и шлангов, и при каждом содрогании она выбрасывала струи густой жидкости. Жидкость из всех трубок собиралась в один поддон, а оттуда растекалась по желобам в три бутыли. Из бутылей жидкость разбегалась по другим трубочкам, и под каждой стояла большая деревянная канистра с краником.
Вдоль стен, там, где свет был совсем тусклый, висели вниз головой другие тела — мужские и женские, старые и помоложе. Блумлейн насчитал даже трех младенцев. Возможно, их было и больше, но некоторые тела висели в глубине помещения, практически в полной темноте.
Внезапно одна из туш открыла глаза и посмотрела на Блумлейна. Это был молодой человек, возможно лет двадцати пяти. Его мутные глаза расширились на секунду, а потом веки опять опустились.
— Он жив!
— Они все живы, — сказал Том Даффи. — Они — продукты.
Теперь, приглядевшись, Блумлейн разглядел, что груди подвешенных мерно вздымаются. Редко и неглубоко, но они дышали. Правда, никаких других признаков жизни не подавали. Лица у «продуктов» были отсутствующие — восковые маски, карикатуры на человеческие лица. За ноги, руки и шеи они были прикованы каждый к своему щитку, трубки и катетеры торчали из их вен, а иногда из неаккуратно сделанных и кое-как зашитых разрезов в груди или животе. Трубки от всех тел вели к одному-единственному, главному.
Сзади кто-то вскрикнул. Блумлейн узнал голос, обернулся и увидел, как Пат отшатнулся от угрожающе надвигавшегося на него человека. Это был тот, застреленный Блумлейном, живехонький, улыбающийся, в расстегнутой рубашке и с черной раной в животе. Придерживая одной рукой полу рубахи, этот Солли — как бишь его фамилия — засунул указательный палец другой глубоко в рану.
Диди закричала и упала без чувств.
Кто-то засмеялся в голос, остальные захихикали. Тем временем этот Солли засунул в рану и второй палец и через некоторое время извлек пулю. Он бережно двумя пальцами держал маленький кусочек металла, на котором отчетливо проступала каждая крапинка. Крови не было. Рана тут же затянулась, даже шрама не осталось.
Пат поднял пистолет и навел его на воскресшего из мертвых. Глаза мужчины расширились, и Пат застыл на месте. Живой мертвец протянул руку, взял у старика оружие и приставил дуло к собственному виску. Выстрел был оглушительный. Солли пошатнулся, но тут же снова выпрямился. Полголовы ему снесло, одного глаза как не бывало, а другой болтался на ниточке на щеке. Самоубийца, смеясь, выдергивал клочки опаленных волос вокруг раны. Пистолет он отдал Пату. Глаз почти сразу вернулся на место. Кожа вокруг развороченной глазницы порозовела, а потом приняла свой обычный вид. На голове снова выросли темные волосы.
Первым взяли Эдди. Он сопротивлялся и отрубил своим топориком парочку рук, но это ничуть не смутило жителей Памп-Хэндл.
Блумлейн видел, как орущего парня волокли к самодельному столу и как над ним трудились — раздевали, привязывали руки. Потом над ним склонилась Элинор Ривайн с гигантским шприцем в руке.
Блумлейн заметил две вещи: первое — пластмассовые экраны встали на место и двери сарая закрылись; второе — кто-то крепко взял его за предплечье.
— Вы станете одним из них, мистер Блумлейн, — жизнерадостно пообещал скрипучий голос Тома Даффи.
Блумлейн попытался вырваться, но ему не удалось даже ослабить хватку старика. Тогда он стал стрелять: один выстрел пробил вице-мэру грудную клетку, два — разворотили живот, еще одна пуля угодила в шею, но все было бесполезно.
Даффи, как рыба, разевал рот и беззвучно смеялся. Он поднял руку, дотронулся до своей продырявленной шеи, дернул плечом и посмотрел на подвешенного в центре мертвеца. За это время рана успела затянуться новой тонкой глянцевой кожицей.
Блумлейн видел, как трудятся над телом юного Эдди: надрезают кожу и отворачивают большие пласты мяса, вставляют трубки в вены на руках и ногах. Он проследил взглядом, как эти трубки долго-долго тянутся к пульсирующей «тыкве», затем снова посмотрел вниз, на обнаженное тело.