Она на секунду медлит. Страшно - как будто нужно прыгнуть с корабля прямо в море, и неизвестно еще, что ждет под водой. Вот только корабль давно уже остался без команды и без цели дрейфует по волнам. Крестик падает на сцену с еле слышным звоном.
Талиесин протягивает пузырек из мутного, как будто перламутрового стекла.
- Пей.
Она повинуется без вопросов. Жидкость - колдовское зелье? - густое, но почти безвкусное, оставляет во рту отчетливый привкус крови. Точно как в ту ночь. Она вдыхает, и в этот раз удавка не обрывает ее вдох.
А еще она чувствует, как отступают боль и слабость. За плечами словно расправляются крылья, хочется взлететь или хотя бы запеть, но она удерживается и только смеется. В голос, вслух, и не чувствует уже ставшей привычной боли.
- Это уже все?- ее голос, звонкий, такой же, как раньше. - Так просто?
- Это только начало, - Талиесин качает головой. - Эффект закончится через несколько часов, если не закрепить его.
- Я готова.
Теперь ей ни капельки не страшно. Этот человек действительно помог ей, и она ему верит. Он просит повернуться спиной и наклонить голову к плечу. Укус становится неожиданностью, но он почти безболезненный, а потом ощущения и вовсе становятся приятными. Темнота зала становится совершенно непроницаемой, исчезает даже воздух, и она знает, что должна задохнуться, но удушья почему-то нет. А потом она понимает, что не дышит.
Остается только открыть глаза. Понять, что видишь в темноте, как днем. Увидеть собственную кровь на губах Талиесина. Осознание приходит медленно, но оно не пугает.
- Так что, мертвые могут петь?
- Они лучшие в мире певцы, девочка. Я тебя научу.
Сабрина чувствует себя собой, понимает, что сейчас Джулия вытянет ее обратно, потому что дальше есть то, что она показывать не хочет. Но ей почему-то хочется увидеть и это тоже.
Секунду длится поединок между ней и волей Джул, и вампирша почему-то отступает.
Новое воспоминание не заставляет себя ждать.
Небольшая, ярко освещенная гостиная. Клавесин. Теплый свет свечей. Плеск воды за окном, редкие восклицания гондольеров. Теплый ветер из раскрытого настежь окна.
И она сама.
Легкий уверенный шаг. Высокие туфли, в которых, наконец-то, удобно ходить. Плотный корсаж не мешает, потому что она больше не дышит. Она собирается выступить перед публикой впервые после того, как ее чуть не убили. Доктора не смогли ничего сделать, но каким-то чудом она выздоровела.
Она ощущает недоверие собравшихся. Видит сомнение на лице Моретти - он предпочел бы сейчас уйти и не видеть позора своей ученицы. Считает, что ее желание петь пересилило здравый смысл. Когда тебе чуть не перерезали горло удавкой, не поют. Он это знает.
Талиесин стоит у дверей, наравне со слугами. Его никто не видит, потому что он так захотел.
Учитель таки садится за клавесин.
- Ты уверена?
- Как никогда.
Он играет вступление. Она делает несколько глубоких вдохов, заставляя легкие работать, и начинает петь. Это действительно так просто, как говорил Талиесин, и даже еще проще. Не надо думать ни о словах, ни о том, чтобы следить за музыкой - это все происходит само собой, так же естественно, как вода устремляется по заранее проложенному руслу. Вампиры не забывают.
Теперь ей не нужно думать о технике, и она позволяет себе сосредоточиться на другом. Вложить в музыку не душу - ведь ее больше нет, а свой голод. Все в этой комнате - ее добыча, и она должна зачаровать их. Это как танец змеи или проникающий в сердце голос сирены. Талиесин говорил, что она талантлива, и у нее должно получиться. Только не нужно смотреть никому в глаза. Чары должны достаться всем поровну.
Она честно следует этому правилу... Наверно, минуты полторы. Потом встречается со взглядом Фабио Моретти. Он играет, не глядя ни на клавиши, ни на ноты, и в его глазах она видит восхищение и... Он уверен, что она способна на большее, что она может петь так, как никогда раньше. Как никто из живых.
И она позволяет его взгляду увести себя: «Если я могу лучше, покажи. Расскажи мне, как. Я выполню твою мечту, я все сделаю». Талиесин, когда учил ее, говорил, что она специально себя сдерживает, подстраивается под возможности прежнего человеческого тела. Теперь она понимает, как глупо это было.
То, что она сейчас берет у Фабио, - это не его знания, не его опыт, этому вообще нельзя найти название. «Отражение души», - так скажет потом Талиесин, но пока она просто наслаждается ощущением полета и чужого счастья.
Когда она заканчивает арию, зрители поднимают на ноги, аплодируют в едином порыве. Талиесин хмуро качает головой и выходит. Она бежит за ним, но он исчезает в темноте, и она остается в коридоре одна.