Птичий взгляд сделался жестко-стальным, словно нож, прокаленный в кузнечном огне.
– Быль или сказка – разницы никакой, коли твердое и справедливое сердце в груди колотится, – вороньи прокаркала Мэйастрэ. – А коли бесчестен ты и слабодушен – то будешь таким при любых обстоятельствах, и волшебная помощь тебя не исправит… Смотри! – прокричала с надрывом она. – Смотри, что за раны наносят мне, мечте твоей детской, поступки твои! – она перевернулась на спину в воздухе, и Влад оторопело увидел – черные, рваные раны повдоль боков ее, кровью опаленные перья Мэйастрэ волшебной. Он закрыл руками лицо, и тотчас же – будто вихрь подхватил его и дракона, разыгравшись, швырнул в поднебесье, в расправу ветрам, завыл, зарыдал по-драконьи.
И Влад открыл глаза.
Дева Мэйастрэ сидела на облаке, поджав по-турецки свои изящные ноги, в полупрозрачных шальварах, с турецкою трубкой в зубах и белом, увесистом тюрбане на смолянистых косах. Только взгляд оставался все тем же – птичьим, стылым, драконьим.
– Пойдешь просить помощи у Мурада, когда Хуньяди тебя с трона скинет да ставленником своим заменит – сыновей понадежнее спрячь, – проскрежетала она. – Долго к ним потом добираться будешь – через моря и горы, реки быстрые и пески сыпучие… ш-ш-ш! – взмахнула рукавами она, обращаясь в песчаный, танцующий вихрь, уносящийся в небо. – Совет мой послушай, доблестный рыцарь, худого тебе не скажу… – донеслось до Влада затихающе-зыбкое. И небеса прояснились.
Конец ознакомительного фрагмента