Генеральный откупщик был обвинен в том, что предоставил двору средства, которыми камарилья королевы оплачивала в июле войска, стянутые на Марсово поле. Ожара мало кто знал, чернь не питала к нему никакой неприязни, судьи проявили снисходительность, и Ожар, которому позднее предстояло вместе с другими откупщиками оплатить дань гильотине, был оправдан.
После него шел Безенваль.
С Безенвалем дело обстояло далеко не так, как с Ожаром. Безенваля все хорошо знали. Он был главнокомандующим швейцарской гвардией и в июле 1789 года командовал войсками, стоявшими на Марсовом поле; парижане помнили, как Безенваль шел на них в атаку, и теперь были не прочь отыграться.
И потому, едва только народ увидел Безенваля в суде, во всех концах зала раздались выкрики:
— На фонарь Безенваля! На виселицу его!
Затем, когда суд потребовал восстановить тишину, один из присутствующих, воспользовавшись минутной передышкой, прокричал:
— Я требую, чтобы его разрубили на тринадцать кусков и разослали по одному в каждый из кантонов!
Но, несмотря на виновность Безенваля, вполне очевидную с точки зрения народа, ставшего его судьей, и несмотря на вопли присутствующих, он был оправдан.
И тогда Камиль Демулен, возмущенный двумя этими оправданиями, послал судьям следующее пламенное четверостишие:
И вот в этих тягостных обстоятельствах начался суд над Фаврасом.
После двух оправдательных приговоров, не принесших судьям популярности, третий обвиняемый неизбежно должен был быть признан виновным.
Этим третьим обвиняемым был Тома Маи, маркиз де Фаврас.
Маркиз де Фаврас, которому было сорок пять лет, являлся подлинным образцом дворянина былых времен и соединял в себе одновременно знатность, элегантность и достоинство.
Он начал военную службу в роте мушкетеров, проделал кампанию 1761 года, стал капитаном и помощником командира полка Бельзёнса, а затем лейтенантом швейцарской гвардии графа Прованского, брата короля, однако в 1775 году вышел в отставку с этой должности и отправился в Вену, где познакомился со своей будущей супругой, законной дочерью князя Ангальт-Шаумбургского.
В 1787 году, во время восстания в Голландии, он участвовал в военных действиях в этой стране, затем вернулся во Францию и в конце 1789 году был обвинен в подготовке заговора против Революции, имевшего целью предпринять под покровом ночи попытку ввести в Париж вооруженных людей, чтобы разделаться с тремя главными руководителями государственного управления, атаковать телохранителей короля, похитить государственную печать и увезти короля и его семью в Перонну.
Обвинителями Фавраса выступали три ничтожных вербовщика: Морель, Туркати и Маркье.
Согласно доносу, маркиз предлагал королевскому двору набрать у границ Франции войско численностью в сто пятьдесят тысяч человек, дабы ниспровергнуть новую конституцию.
Как видим, Фаврас несколько забежал здесь вперед, ведь новая конституция еще не была принята.
Но его главное преступление заключалось не в этом.
Его главное преступление заключалось в посягательстве на короля, королеву и королевских детей.
Предполагалось ввести в Париж тысячу двести конников, за спиной каждого из которых должен был сидеть пехотинец. Эти две тысячи четыреста солдат, хорошо вооруженных, решительных и готовых на все, должны были убить генерала Лафайета и мэра Байи, похитить, как мы уже говорили, короля и его семью и препроводить беглецов в Перонну, где их должна была ждать армия численностью в сто двадцать тысяч человек.
По слухам, весь этот заговор был затеян графом Прованским и бывшим лейтенантом его телохранителей.
Граф Прованский удостоил ответить на подобные слухи: обвинения, задевавшие знать, начали доноситься до народа.
Граф Прованский ответил, что пятнадцать лет тому назад он совершенно потерял из виду маркиза де Фавраса и недавно снова увиделся с ним в обстоятельствах, не имеющих совершенно никакого отношения к политике, а именно по поводу займа, о котором он хотел условиться и в пользу которого готов был уступить рентные договоры на общую сумму в два миллиона.
Запирательство графа Прованского не помешало тому, что на другой день после ареста маркиза де Фаврас и его жены весь Париж облетело следующее циркулярное письмо: