— Оно об отмене монархии, — пояснил Детурнель камердинеру, — и вы можете сказать этому господину, — добавил он, указывая на короля, — что ему приказали отказаться от титула, который народ больше не признает.
— Я уже не могу ничего изменять в заявке, поскольку она подписана. Король спросит меня, чем вызвана эта правка, а объяснять ему причину таких изменений надлежит не мне.
— Ладно, — ответил Детурнель, — поступайте как хотите, но я не стану заверять вашу заявку.
На другой день Клери подошел к принцессе Елизавете, чтобы получить ее распоряжения относительно того, каким образом ему следует впредь составлять подобные заявки.
Ему было сказано, что надо использовать следующую формулировку:
«Требуется для нужд Людовика XVI… Марии Антуанетты… Луи Шарля… Марии Терезы… Марии Елизаветы и т. д.»
Более всего королевской семье недоставало постельного белья и одежды; вспомним, что в монастырь фельянов постельное белье прислала королеве жена английского посла.
Принцессы ежедневно штопали собственную одежду, а чтобы починить одежду короля, который, как и другие, был лишен всего, принцессе Елизавете нередко приходилось ждать его отхода ко сну.
Двадцать шестого сентября Клери узнал от одного из муниципалов, что предполагается разлучить короля с его семьей и что покои, предназначенные для него в большой башне, скоро будут готовы.
Пустив в ход всякого рода предосторожности, Клери сообщил эту новость королю.
Мало-помалу у короля отнимали все: сначала королевство, затем семью; каждое испытание он сносил со смирением, которое было для него столь естественно, что напоминало безучастность.
— Клери, — сказал он, обращаясь к камердинеру, — вы не можете дать мне большего доказательства преданности, чем поступая так, как вы это делаете. Я требую, чтобы вы в своем усердии ничего от меня не скрывали, ибо я готов ко всему. Попытайтесь только заранее разузнать день и час этой тягостной разлуки и сообщите мне.
Двадцать девятого сентября, в десять часов утра, пять или шесть муниципалов вошли в комнату королевы. Один из них, некто Шарбонье, зачитал королю постановление Коммуны, предписывавшее забрать бумагу, чернила, перья, карандаши и даже исписанные листы, которые окажутся у заключенных как при себе, так и в их комнатах; эта мера распространялась на камердинеров и других слуг.
Если бы у заключенных появилась потребность в чем-либо, Клери должен был вписать соответствующую заявку в журнал, оставленный в зале совета.
Принцессы отдали ножницы, но сумели спрятать карандаши.
Во время этого обыска Клери узнал от одного из муниципалов, присланных Коммуной, что вечером того же дня король будет переведен в большую башню.
Клери через принцессу Елизавету предупредил об этом короля.
Новость оказалась точной; вечером, когда после ужина король хотел покинуть комнату королевы, чтобы подняться в свою спальню, муниципал велел ему подождать, поскольку совету надо довести до его сведения нечто важное.
Десять минут спустя шесть муниципалов, утром забравших у заключенных бумаги, вошли в комнату и зачитали королю второе постановление Коммуны: это было распоряжение о его переводе в большую башню.
Новость была страшной, и, хотя король был предупрежден о ней заранее, чувствовалось, что на этот раз его невозмутимость дрогнула.
Вся королевская семья пыталась прочитать в глазах короля и комиссаров, куда мог привести его этот новый шаг, еще более страшный, чем все предыдущие, шаг по загадочному, неведомому, страшному пути; то была мрачная дорога, в конце которой, на горизонте, маячило 21 января.
Клери последовал за королем в его новую тюрьму.
Между тем у короля начался сильный насморк; стоило большого труда пригласить к нему врача и аптекаря, ибо муниципалы упорно верили, что эта болезнь притворна.
В итоге к нему допустили господ Лемонье и Робера, и Коммуна каждый день требовала подавать ей бюллетень о состоянии его здоровья.
Муниципалы настолько торопились разлучить короля с его семьей, что у них не хватило терпения дождаться того момента, когда покои в большой башне будут готовы; из всей обстановки там имелась лишь кровать, в комнатах еще работали маляры и наклейщики бумажных обоев, и оттого кругом стоял невыносимый запах.
Клери провел первую ночь, сидя на стуле возле постели короля.
Их явно намеревались разлучить, однако на другой день король проявил такую настойчивость, что Клери было разрешено остаться подле него.