Из самого сердца Франции приходят новости не менее страшные.
Лафайет поднимает знамя конституционализма, саван, сделавшийся годным всего лишь для того, чтобы завернуть в него мертвеца; Лафайет призывает своих солдат восстановить короля на троне, то есть действовать заодно с пруссаками. Правда, армия слушает его, но не соглашается с ним. Лафайет смотрел в сторону Кобленца и не видел, как поднялась революционная волна; она катится за ним по пятам, она подгоняет его, и вряд ли галоп знаменитой белой лошади спасет его. Вперед! За границу! Вперед! И Лафайет эмигрирует в свой черед; это и должно было произойти, ведь он плоть от плоти того же племени, что и эмигранты, и в глубине души исповедует те же принципы.
Все оплакивают его заточение в Ольмюце. Беранже сочинил стихотворение, в котором он призывает стереть с Лафайета след тюремных цепей. Напротив, сохраните этот след, герой 1789 и 1830 годов! Сохраните его при жизни, сохраните его после смерти! Сохраните его под вашим мундиром, сохраните его под вашим саваном! Эти цепи сами по себе скажут потомству, что вы не предатель, а честный человек, которого мы все знаем, прямое сердце, о котором мы все вынесли суждение. Бегство Лафайета произошло 18 августа, в тот самый день, когда пруссаки произвели соединение с генералом Клерфе.
В тот же день Законодательное собрание выдвинуло против него обвинение. Дюмурье было отдано командование Восточной армией, а Люкнера сменил Келлерман.
В тот же день, 18 августа, был учрежден революционный трибунал.
Проследим теперь за контрреволюцией, которая пересекла наши границы, и за революцией, которая, по мере того как она видит ее приближение, вздымается перед ней все более яростная, кипучая и грозная.
Двадцатого августа генерал Клерфе взял в осаду Лонгви.
Вечером 21 августа на площади Карусель при свете факелов был казнен роялист.
В тот день на эшафоте осталось два трупа. В ту минуту, когда при зловещем свете факелов и под бешеные вопли рукоплещущей толпы палач показал народу отрубленную голову, он сам упал замертво.
Двадцать второго августа начался первый вандейский мятеж; в тот же день на площади Карусель состоялась вторая казнь.
Двадцать третьего августа, после двадцати четырех часов бомбардирования, был взят Лонгви.
Двадцать четвертого августа состоялась казнь Лапорта, несчастной жертвы, произнесшей в качестве своего оправдания два слова, которые его судьям следовало бы оценить: «Я повиновался».
Двадцать пятого августа стало известно, что город Лонгви оккупирован именем его величества короля Франции. В тот же день под окнами Тампля распевали «Дело пойдет!», угрожали Людовику убить его и отняли у него Гю, его камердинера.
Наконец, поздно вечером в пятницу был издан следующий указ:
«Статья 1. Как только город Лонгви будет возвращен под власть французской нации, все дома этого города, за исключением общественных зданий, будут разрушены и снесены.
Статья 2. Как только крепость будет возвращена под власть французской нации, административные органы будут привлечены к ответственности уголовным судом департамента в качестве обвиняемых в предательстве и судимы без права на апелляцию. Что же касается обитателей Лонгви, то Законодательное собрание объявляет их подлецами и на десять лет лишает прав французских граждан.
Статья 3. Командиру любой осажденной крепости разрешается сносить дома всех граждан, которые высказываются за капитуляцию, чтобы избежать бомбардирования».
Двадцать шестого августа издается революционный закон, предписывающий изгнать с территории Франции всех неприсягнувших священников.
Двадцать шестого враг захватывает Верден; 27-го проходит празднество в честь 10 августа; 28-го издается закон о домашних обысках; 29-го Дантон произносит речь:
— Необходимо национальное потрясение, чтобы заставить деспотов отступить. До сих пор мы вели лишь притворную войну, руководимую Лафайетом; однако теперь об этой жалкой игре не может быть и речи; народу необходимо подняться и всей массой обрушиться на врагов, чтобы уничтожить их одним махом; одновременно необходимо обуздать всех заговорщиков, необходимо отнять у них оружие и лишить их возможности причинять нам вред!
Чувствуете приближение 2 сентября?
В Париже царит глубокий ужас: Лонгви взят, Верден взят, кто же тогда остановит пруссаков, если даже наши укрепленные города не остановили их? Пять форсированных маршей, и пруссаки будут в Париже.