Вот они, эти письма! Они в моих руках! Томсон не даром пришел искать их, даже рискуя быть при этом накрытым. Он знал, что эти письма, выдавали мне всю его тайну, из них я узнал то имя, под которым он вращался в аристократических кружках; благодаря им, я получил косвенное доказательство, что он убийца леди Лейонель, которую убил из безумной ревности.
— Ревности? — переспросил Снаттербокс.
— Да, ревности. Ясно, что постоянные маскарады леди Лейонель имели какую-то определенную цель. Зачем ей было снимать мужское платье? Но то обстоятельство, что она так часто снимала его, доказывает, что она тяготилась им, что она имела потребность оставаться женщиной для кого-то другого. В своих письмах Томсон говорит о каком-то другом мужчине, которому при первом удобном случае непременно свернет шею. Слушайте, что он пишет:
«Да, я его убью! Во всем Лондоне нет никого, кто стал бы его искать; никто его не узнает; вы знаете так же хорошо, как я, что у него нет родственников, что он не поддерживает никаких знакомств, что его знают одни только товарищи по жизни на море. А пока те вернутся, все дело давно уже забудется»…
— Можете себе представить, — продолжал Холмс после небольшой паузы, — как оскорблял бедную леди уже один тон этих грубых писем. Наконец катастрофа разразилась. Леди, которая в роли лорда Сеймура объявила кастеляну, что уезжает, на следующий день должна была вернуться в качестве подруги лорда. Ночью в замок должен был явиться Томсон. Она была еще в мужском костюме, но женское платье, которое она собиралась надеть завтра, лежало наготове. Вероятно, она начинала Томсона бояться, и на всякий случай, позвала в замок того другого, которого любила и который, в случае опасности, должен ее защитить. Как именно произошли события той ужасной ночи — я, конечно, не знаю; но мы можем догадываться о них на основании тех немногих фактов, которые нам пока известны. Томсон, вероятно, задушил сначала леди. Крепко сдавив ей шею, он лишил ее возможности позвать на помощь, и несчастная умерла в то время, когда любимый ею человек даже не подозревал о том, что случилось. Собака леди присутствовала при нападении на госпожу и бросилась на Томсона; тот выстрелил и верное животное, в предсмертных судорогах обагрило своей кровью, лежавшее тут же белое платье леди. На выстрел прибежал неизвестный молодой друг леди Лейонель. Началась борьба на жизнь и смерть. Несчастный очевидно не устоял против богатырской силы Томсона; негодяй задушил и его, а затем должен был подумать о том, как отделаться от трупов.
Если бы леди осталась в мужском костюме, то в ней, пожалуй, слишком легко могли бы признать мнимого лорда Сеймура. И вот негодяй одел ее в приготовленное белое платье, выкрасил ей волосы и еще наклеил рыжий парик, а молодому человеку обрил голову. Таким образом, он надеялся окончательно стереть всякий след погибших и ввести полицию в полное заблуждение.
— Что ему, однако, не удалось, — гордо заметил Снаттербокс, — я сейчас же узнал…
— Да, вы сейчас же узнали, что голова мужчины выбрита, сейчас же, как только м-р Холмс надел на нее черный парик! — заметил Гарри.
Снаттербокс бросил на него молниеносный взгляд.
Шерлок Холмс продолжал:
— Томсону важно было внести в дело как можно больше путаницы. Не подозревая, что этим именно ему суждено будет себя выдать, он положил в гроб кубок из церкви Спасителя, рассуждая так: найдя труп, полиция решит, что молодой человек был вор и грабитель церквей, или окончательно запутается, не зная, как и чем объяснить наличность кубка. Словом, каковы бы ни были комбинации преступника, он совершенно правильно предположил, что кубок должен еще более затемнить и без того уже таинственное дело. Тем самым подвалом, в котором Томсон явился нам в роли духа, он отнес трупы к берегу Темзы. Там стояла маленькая будка, вероятно, служившая купальней. Негодяй положил в нее несчастных, скрестил их руки в тесное объятие, запер ящик на замок и сбросил этот импровизированный гроб в реку, которая на своих волнах понесла его вниз и вскоре прибила к берегу, вместо того, чтобы, как рассчитывал преступник, унести в далекое молчаливое море.