Я хороший косарь, меня с мальства баба Лёля учила — стыдно плохо косить, но не перестаю удивляться ей, откуда в ней эта сила, двужильная выносливость.
— Баба Лёля, ты у меня как балерина, — шучу я.
— Что такое говоришь, Сашка?
— Как балерина, говорю. Учёные подсчитали, что балерина приравнивается по нагрузке к косарю. Ты б у меня всех плисецких переплясала.
— Ну ты, Сашка, скажешь такое… — улыбается пустым ртом баба Лёля. — Тоже, балерина… — Но самой сравнение нравится.
На просторе солнце и ветер быстро сгоняют росу. Скоро заиграла бронзовым блеском метличка.
— Ну что, баба Лёля, коси, коса, пока роса, роса долой и мы домой. Пошли?
— Щас пойдём, Саша, щас, — обещает старуха. — Вот ещё до той яблоньки дойдём.
Вот и яблонька.
— Пошли, баба Лёля?
Солнце печёт, в тягость косьба, хочется в речку прыгнуть.
— Да ты иди, Сашка, иди, а я щас. Вот тут по вишнечку пройду. По вишнечку в тенёчке травка мягкая, и без росы косится.
«Вжик, вжик, вжик…»
Разве ж оставишь старуху. «Рипь, рипь», — попискивает у меня рассохшаяся ручка.
— Ты б салом её смазал, что она у тебя южжит, как телега, — посмеивается баба Лёля.
Ей ещё до шуток. Сенокосы здесь вольные, коси что хочешь, а баба Лёля за метличку берётся.
— Баба Лёля, давай пырей валить.
— Пыреи подождут, а метличка ещё неделю перестоит и пропала.
— Так покосят же пыреи за неделю!
— Ну покосят, так что ж — всё не захватишь.
— Далась тебе эта метличка, — ворчу я. — На пыреях и руки б свежие были, и сена б навалили…
— Так пропадёт же метличка, — Детским растерянным взглядом смотрит на меня старуха.
— Баба Лёля, тебя надо в Красную книгу занести.
— Это чего?
— Единственный экземпляр в своём роде. Не дай Бог помрёшь — больше таких не сыщешь.
Она у меня на самом деле чудачка. Косит-косит, потом станет. Цветок какой-нибудь попадётся, давай его обкашивать, да траву вокруг обирать.
— Баба Лёля, ты не женьшень нашла?
— Да нешто у нас он водится? Цветок… пусть себе…
Не успею я, как следует накупаться — баба Лёля с вилами бежит.
— Ты чего, баба Лёля?
— Вон марь наплывает, не дай Бог дождь — ворошить надо.
— Это марь от жары. Не будет дождя, — заверяю я.
— Ну не будет, и слава Богу, а пойдёт, не завернёшь. Он всегда, скоко помню, ни тогда, когда просют, а когда косят.
Своё поворошим, только домой правиться — чьи-то пыреи лежат, не ворошённые, снизу уж подпревать начали. Баба Лёля давай их ворошить.
— Баба Лёля — это ж не наше.
— Что ж, что не наше — пропадёт.
Хозяин застанет:
— Ты чего тут делаешь, бабка? Чего влезла в чужое?
— Так пропадёт…
— Тебе-то что до этого?
— Жалко, сгинет.
Недалече от нас мужики. До обеда косят, потом сядут в холодке, бабы ворошат — они выпивают.