Не было сил выйти на мостик, видеть счастливых, улыбающихся людей. Даже собственного ребенка.
Человек на берегу в одной руке держал мешок, другую опять поднял, прощаясь. Том Сойер знал, что Гекльберри Финна он видит последний раз в жизни.
Григорий Родственников. ЭПИЗОД
Белые искрящиеся снежинки танцуют в свете фонаря. Они похожи на маленьких беззаботных мотыльков, кружатся, порхают, резвятся. Им невдомёк, что их жизнь слишком скоротечна, слишком мимолётна… Но они живут, существуют, летят к тёплому фонарю, чтобы растаять в его объятиях, напоследок поразив избранника красотой и совершенством форм. Я такой же одинокий фонарь, излучаю потоки слепящей зовущей любви, но эта любовь слишком коротка, чтобы дать счастье обоим.
Глаза, как и прежде, полыхают молодым ламповым задором, но сутулая поржавевшая спина припорошена снегом. Это ушедшее время, прах сгоревших надежд и безумных грёз, это седина. Как там у Высоцкого? «Не докопался до глубин, А ту, которая одна, — недолюбил…»
Недолюбил. Я хронический вдовец. Мои милые девочки сгорели как снежинки в лучах моей любви, а я ничего не смог сделать.
Не помогли ни мои деньги, ни связи. Связи… В канцелярии Всевышнего я ещё не обзавёлся полезными знакомыми, а медицина до сих пор не научилась лечить онкологию. «Это злой рок» — говорили одни мои знакомые. «Это проклятие» — шептали за моей спиной другие…
С первой женой мы прожили три года и шесть месяцев, а со второй больше восьми лет. Я не знаю, кого я любил больше. Мне казалось, что и та и другая посланы небесами. Я думал, что лимит любящих женщин для меня исчерпан. «Ты был счастлив, — сказал я себе, — пусть недолго, но в твоей жизни было два светлых и незабываемых эпизода». Эпизода? Я становлюсь циником, назвать глубокие и сильные чувства таким грубым и недостойным словом. Но мне слишком не хватало любви.
Недолюбил. Вот только возраст больше не позволял питать иллюзии. Шестьдесят девять — это не сорок и даже не пятьдесят… Моей первой жене очень нравилась картина «Неравный брак».
Я купил весьма неплохую репродукцию, она висела в нашей спальне, и я, глядя на неё, думал: «Девочке не повезло. Хорошо, что я молод и в силе». Как же давно это было. Я выбросил полотно пять лет назад, когда однажды поймал себя на мысли, что неуловимо стал похож на того мерзкого старикана.
Хронический вдовец. Я поставил на себе жирный крест и уже старался не смотреть на смазливых молоденьких девушек. И вдруг появилась она…
Мы познакомились в художественной галерее. Наверное, у каждого человека есть любимые картины или фильмы, которые хочется иногда пересматривать. «Старый пруд», так называется полотно неизвестного художника XIX века, рядом с которым мне всегда было приятно грустить. Заросший ряской водоём в точности напоминал мне картинки из моего детства. Я часто приходил в галерею и подолгу стоял рядом с этим рукотворным шедевром, вздыхал, ворошил прошлое, наслаждался. Наверное, кроме меня, эта картина не вызывала ни у кого такого восторга. Немногочисленные посетители лишь равнодушно скользили по ней глазами и торопились пройти мимо. Но не она. Заметив у картины молодую задумчивую девушку, я был озадачен и раздосадован. Она слишком долго наслаждалась холстом, который я уже давно окрестил «мой мир». Я ждал, но она не уходила. Уже теряя терпение, я негромко кашлянул. Девушка вздрогнула, обернулась.
— Божественно, — прошептала она и тут же смущённо добавила: — Простите, я замечталась…
— Ничего, — сконфуженно промямлил я, — это вы меня извините.
Она не ответила, круто повернувшись, зацокала на каблучках прочь.
«Вот старый дурак, — мысленно обругал я себя, — помечтать девочке не дал. А вкус у малышки определённо есть».
Мы снова встретились. У выхода из галереи. Она теребила смартфон и недовольно хмурилась. Я невольно залюбовался ею. Стройная и гибкая, с длинными прямыми волосами, ниспадающими каштановым водопадом на плечи. А глаза… банальный штамп, но ведь в них действительно можно утонуть. Эх, где мои двадцать лет?
— Простите, у вас нет мобильника?
Она смотрела на меня с такой надеждой, словно от меня зависела её жизнь.
— Пожалуйста.
Похоже, она давала отлуп своему парню:
— Между нами всё кончено. Прощай, Антон. Да, ты правильно понял — я не прощаю предательства.
Она замерла, стояла с опущенной головой, а я как дурак топтался рядом, боясь нарушить торжественность момента.