Значит, гости — слева, там живёт Серёжка с родителями.
Я боюсь старшего брата Серёжки, про него рассказывают всякое. Соседка с четвёртого, та, что под их квартирой, часто грозится, что «Васька рано или поздно загремит за свой длинный язык».
Вода закипела, я посолила и бросила макароны. Подумала и добавила ещё. Помешала вилкой. Вспомнила маму, её вечные «осторожно!», «это опасно!» и «смотри, как надо» — вздохнула и отодвинула кастрюлю чуть дальше от края.
Васька-сосед, и правда, странный. Смеялся над моим пионерским галстуком. А несколько дней назад, когда я случайно встретила его в подъезде, окликнул меня: «Эй, пионерка! А страны, где ты родилась, больше нет!» — и засмеялся. Страшно как-то засмеялся — словно и не смешно ему совсем.
Как это «больше нет», я не поняла. Как целая страна может исчезнуть — так же не бывает! Оказывается, всякое бывает. Кто бы сказал мне, например, что родители нас бросят под Новый год, я бы тоже не поверила. А вот поди ж ты!
— Ляль, а где папа с мамой?
Доев макароны, брат вовсю клевал носом. Маленький, нахохлившийся ёжик-воробышек. Опять вспомнила маму и протянула руки. Мелкий, соскользнув со своей табуретки, забрался ко мне на колени.
Тяжёлый, блин! Но такой тёплый, доверчивый, пахнет родным. В глазах защипало, и я усиленно заморгала. Нельзя!
— Эй, ёжик, — сказала ему в макушку, — а давай ты спать пойдёшь?
— А как же Новый год?
В его понимании — это подарки, ёлка, стишки на табуретке, мамина еда и мандарины.
— Будет, непременно будет. Просто надо заснуть и проснуться от этого всего. И родители к тому времени будут.
— Они за мандаринами поехали, да?
Я видела, мама припрятала несколько штук к празднику. Поэтому уверенно вру:
— Конечно. А там очередь знаешь какая большая! Ты как раз чуток поспишь — и всё будет.
Как ни странно, брат спорить не стал и вскоре засопел, свернувшись калачиком на маминой подушке. Я погасила в комнате свет и прикусила губу. До полуночи оставалось совсем немного. Дома царила абсолютная тишина.
Это было страшно, жутко, не нормально!
На кухне всё напоминало маму. Я заметила грязную тарелку и долго терла её в тёплой воде с пемоксолью. Стоило убрать скрипящую белизной тарелку в шкаф, снова стало слишком тихо.
Телевизор! Там же новогоднее поздравление должно быть. Горбачёва или кого там теперь — политику и программу новостей любили взрослые, меня же больше увлекала история Марианны из «Богатые тоже плачут».
Включила «первый», а там Задорнов… Он что, новый президент?! Я слушаю до самого конца, слышу, как за стеной хохотом заходятся соседи, но ничего не понимаю. И когда звучит «анекдот года»: «Пролетарии всех стран… Извините!» — таки начинаю реветь, зажав уши ладонями. Я не хочу, не могу слышать соседские весёлые, громкие: «С Новым годом! С новым счастьем!»
Мне плохо до темных пятен перед глазами. А что, если нас, и правда, бросили? А что, если родители того… И мы теперь без них. Не могу даже думать такое внятно! Не хочу! Не надо!
Реву, захлебываясь, икая, пока вдруг не понимаю, что уже не одна. Я у мамы на коленях, и она гладит меня по спине, целуя в волосы.
— Ш-ш-ш, тихо, солнышко, всё хорошо, родная!
Цепляюсь за неё, наконец-то позволяя себе громкие звуки.
Ну и что, если брат проснётся, теперь уже можно. Теперь всё можно! Мамочка, как же вдруг хорошо-то!
Под пальцами колется, какие-то острые камушки. Смаргиваю слёзы, чтобы видеть — это осколки толстого стекла. Замечаю и папу — он весь в красных царапинах, особенно на руках. Это совсем не нормально. Папа играет на пианино, он очень бережёт руки.
Заглядываю в его усталое лицо, он широко улыбается:
— А мы с мамой в аварию попали, представляешь! Машина в металлолом. Пока попутку поймали… Испугались слегка за вас, а ты молодец, справилась, горжусь тобой!
Перевожу взгляд на маму. Осколки стекла даже в её волосах. Она тоже вся поцарапанная, но смотрит на меня с той же радостью, что и папа. В её голосе море спокойствия:
— Такого Нового года у нас ещё не было, мы с папой даже слегка опоздали… Вы хоть поужинали?
Ответить не успеваю. К маме на колени, нагло пихая меня в сторону, залезает проснувшийся мелкий и объявляет:
— А Ляля сварила макароны. Вкусные!
И папа смеётся, откинув голову, счастливо, заразительно, до влаги в уголках глаз. Обнимает нас всех поверх маминых рук и громко шепчет:
— Как здорово новый год начинается, а! Мы вместе! Мы дома! Мы живы!
— И у нас даже есть макароны! — тоже смеётся мама.
Вижу, как ёжится мелкий, добавляю уже сама: