Орудием своей борьбы Ильенков сделал диалектическую логику. Диалектика для него — не просто логика и теория научного познания (хотя об этом он писал больше всего), но синоним подлинной культуры, точнее, ее логическая ипостась, во всем противоположная абстрактному, рассудочному и потому неистинному мышлению частных, эмпирических индивидов, живущих в условиях отчужденной, чуждой им цивилизации. Диалектика — это логическая форма, способ бытия человека в культуре, в отличие от его формально — рассудочного (формально — рационального, как сказал бы Вебер) существования в современной капиталистической цивилизации. Диалектично мыслит тот, кто живет по законам культуры, обладает развитой и свободной индивидуальностью, короче, является личностью.
Такую личность и защищал Ильенков в борьбе с «некритическим позитивизмом» буржуазной цивилизации. Еще раз повторю: если диалектика для Ильенкова — логический эквивалент подлинной культурности и духовности, то позитивизм — синоним безидеальной, бездуховной «буржуазности», хотя и сохраняющей все внешние признаки цивилизованности. Ильенков, разумеется, — не враг цивилизации, но отказывается видеть в ней последнюю истину человеческого существования в мире. Глубинный пафос его философии — защита культуры, человеческого духа перед лицом обезличивающей и обездухов — ляющей силы цивилизации. Именно в этом качестве он является не просто марксистом, но и типично русским философом.
Теперь понятно, почему власть, декларировавшая на словах свою приверженность марксизму и социализму, была столь неблагосклонной к Ильенкову. Она сама была позитивистской, «буржуазной» по своему менталитету, ориентированной на чисто внешние и абстрактные — технико — экономические и великодержавные — цели материального прогресса, но никак не на цели культуры — свободного развития и самовыражения человеческой личности. Человек для нее — орудие в руках государства, эффективный работник или во вторую очередь потребитель, но не духовно самостоятельное существо. Это еще не буржуазная цивилизация в чистом виде с ее предельной рационализацией технико — экономической и политической жизни, но нечто, приближающееся к ней. Ильенков остро чувствовал антигуманную, бездуховно — утилитарную сущность системы, ее, если угодно, механическую природу, равнодушную к каким — либо проявлениям человечности, но объяснял это не ее социалистичностью, а, наоборот, ее разрывом с социалистическими целями и идеалами, нарастающими в ней элементами «буржуазности». Живи он при капитализме, он чувствовал бы то же самое и, может быть, еще резче. И сегодня, будь он с нами, расхождение между нынешними рыночными реформаторами и прежними номенклатурными партократами воспринималось бы им как менее значимый факт, чем чуждость тех и других целям культуры и духовного развития. По исповедуемой им логике между ними в плане противостояния цивилизации и культуры больше общего, чем различия.
В моем изображении Эвальд Васильевич предстает, похоже, как последний марксист — романтик, рыцарски отстаивающий высокие и гуманные идеалы культуры в мире, где все большую силу набирают идолы цивилизации. Таким, как мне кажется, он и был в действительности. И как до него русские философы не смогли сдержать напор этой цивилизации или хотя бы облагородить ее посредством христианских ценностей (в русской революции, которая смела их, цивилизация предстала в своей самой грубой, варварской, языческой форме), так и Ильенкову не удалось с помощью диалектической логики предотвратить победу буржуазно — рассудочного сознания как в теории, так и на практике. Где они сегодня — его ученики и соратники? Кого можно назвать продолжателем его дела? Иных уж нет, другие соревнуются на ниве изобличения научной несостоятельности марксизма как в области социальной теории, так и в области методологии, третьи давно уже сменили диалектического журавля на позитивистскую синицу и прилагают все силы для утверждения капитализма в стране и «буржуазного духа» в общественном сознании.
Эпоха возвышенного гегельянски — марксистского донкихотства кончилась, началась эпоха, где главным героем является меркантильно — расчетливый, буржуазно рассудительный Санчо Панса. Этому уж точно никакая диалектика не нужна. Ведь диалектика со времен Гегеля и Маркса была не просто одним из частных методов познания, способным приносить «полезные», технически или экономически утилизуемые результаты, а прежде всего способом философского, универсально — исторического видения мира, преодолевающего горизонт эмпирически и статически мыслящей «позитивной» науки — как естественной, так и социальной.