Основной нравственный пафос «Капитала» вполне точно выражается тезисом подлинного гуманизма: Человек, живой Человек, а не деньги, не машины, не продукты и не любые формы «вещного богатства», есть высшая ценность, есть создатель — субъект всех «отчужденных» от него форм. Если этот «нравственный» принцип из «Капитала» изъять, объявив ненаучным, то развалится и вся научная логика гениального произведения. В самом деле, можно ли чисто «логически» обосновать тот тезис, что труд человека создает стоимость, а работа осла, хотя бы он и выполнял абсолютно ту же самую работу, никакой новой стоимости не создает?»
О разнице между двумя направлениями общественной мысли, упомянутыми мною, хорошо сказал как — то — принадлежавший тогда к первому направлению — Лен Карпинский: «Мы были «против» — с позиции «за»».
Да, победителями стали пока не они. Да, их можно упрекать в «идеализме», «романтизме». Иронизировать над их «наивностью». Но вспомните образ, выписанный Ильенковым: Дон Кихот и Смердяков…
Об уме, образованности и даже знании иностранных языков нашими нынешними реформаторами мы наслушаны достаточно. Но какой иной оценки, нежели та, которую дал Ильенков, заслуживает тот «глупый ум», который с безукоризненной математической логикой и откровенным цинизмом вверг Великую страну и Великий народ в пучину катастрофы?!
А теперь совсем о другом…
Случилось так, что сначала я познакомился с Олей Салимовой — женой Ильенкова, а уж потом с самим Эвальдом. Поэтому первоначально он как бы постоянно присутствовал в нашей компании в оли — ных рассказах. Один из них хорошо помню…
В 1957 году она впервые выехала за границу. В составе маленькой делегации Академии педагогических наук, почти месяц пробыла в Англии, знакомясь с постановкой работы в школах разных городов. Жили в семьях учителей. Но сверх этого англичане выдали им по 30 фунтов на «карманные расходы».
Каждый вечер, возвращаясь из школ и проходя мимо витрин, наши педагоги мысленно перебирали варианты и составляли списки самого необходимого и в то же время — укладывающегося в 30 фунтов. Жили у нас, как известно, тогда небогато и «дыр», которые надо латать, было не счесть. У Ольги, с тех пор как она сняла фронтовую шинель, главной проблемой была шуба. Вернее, полное отсутствие таковой при достаточно суровых зимах тех лет. И вот, в Лондоне она присмотрела себе роскошную цигейковую шубку — предел мечтаний московских модниц — за 28 английских фунтов…
Но незадолго до отъезда, гуляя с переводчицей по городу, Ольга совершила роковую ошибку — зашла в маленький магазинчик грампластинок. Там она увидела большую коробку с шестью пластинками на 33 оборота и надписью: Дирижер Фуртвенглер. Композитор Вагнер. «Сумерки богов». И цена — те же злополучные 28 фунтов…
Вагнер принадлежал к числу самых любимых композиторов Эвальда. Его пластинок в Москве тогда не было. И хотя переводчица от души причитала, что такие подарки в Соединенном Королевстве делают лишь аристократы аристократам, что это совершенно «излишняя роскошь», покупка состоялась…
Когда в Москве Ольга поставила перед Эвальдом огромную, всю перевитую лентами белую коробку, он ужасно растерялся. Упаковку сняли, он увидел пластинки, взял их в руки, прижал к груди и на его глазах появились слезы…
А потом в дом стали ходить друзья. Первым вместе с Эвальдом прослушали все шесть пластинок выдающийся советский пианист и искусствовед Генрих Нейгауз, его жена и сестра. Потом другие музыканты и приятели — меломаны и философы. А уж потом в Малом зале Консерватории устроили прослушивание для оркестрантов и студентов. И когда оно закончилось, Нейгауз поднялся на сцену и сказал:
— Спасибо жене Ильенкова, которая вместо шубы себе доставила эту радость нам.
А Ольга, рассказывая всю эту историю, плакала сама и говорила:
— Представляете, когда коробку развернули и Эвальд увидел пластинки, он так растерялся, что даже не сказал мне «спасибо»…