Так что тезис, согласно которому «логические» формы и законы мышления (в отличие от психологических, физиологических и т. п. форм и законов того же мышления) это и ЕСТЬ формы и законы всего «мыслимого» (как бы это «мыслимое» далее ни понималось, — в духе материализма или идеализма, диалектики или метафизики, или как угодно еще) — это аксиома для любой логической концепции.
Тождество законов мысли и законов предмета мысли, действительности (как бы последняя ни понималась — на манер субъективного идеализма, объективно — идеалистически или материалистически) это есть вообще естественная точка зрения логики, — ибо альтернативой «тождеству» оказывается взгляд, согласно которому один и тот же человек должен мыслить предметную действительность по одним правилам и законам, а мыслить о мышлении — совсем по другим, не имеющим ничего общего с первыми. Мышление о фактах — это одно, а мышление о мышлении — другое «мышление». Иными словами, дуализм в понимании законов мышления и законов бытия ведет к дуализму в понимании самого мышления. В таком случае получается, например, что мышление ученого — логика (т. е. мышление о мышлении) и мышление ученого — естествоиспытателя (мышление о конкретном предмете вне мышления) — это тоже два принципиально несогласуемых друг с другом типа мышления, каждый из которых протекает по «правилам», непригодным для другого, не имеющим между собой ничего общего.
Отрицание «тождества» мышления и предметности (законов объективного мира и законов построения образа объективного мира) равнозначно упразднению логики как науки об истинном мышлении вообще, независимо от того предмета, с которым оно имеет дело…
Поэтому, собственно, в истории логики нельзя указать ни одного сколько — нибудь последовательного автора, который бы не принимал (тайно или явно, прямо или окольным путем) тезиса о тождестве законов мышления и законов «мыслимого», то есть «действительности» в том или ином ее понимании.
В противном случае неизбежно получается не только полный разлад логики с естествознанием, но и кое — что похуже, — а именно, что логика может позволять себе все то, что она запрещает всем другим наукам, и запрещать себе все то, что она толкует как всеобще обязательное для всех остальных наук.
В таком нелепейшем положении Гегель блестяще уличил кантов — скую концепцию, внутри которой Логика являет собой образец плохого следствия тем самым правилам, которые она постулирует как правила, без соблюдения коих не может быть никакой «научности».
Кантовская логика исходит из того, что «предмет» и его «явление» в формах сознания — это принципиально разные вещи. В логике же, как науке, принимается как раз обратный принцип: предмет и есть понятие, и есть форма сознания. Любой другой науке Кант разъясняет, что «форма знания» — это одно, а «содержание знания» — другое. В логике же принимается обратное положение: содержанием ее оказывается как раз «чистая форма». В результате дуализм между предметностью и мышлением в системе Канта неизбежно выступает как дуализм внутри самого же мышления, доходящий до антиномической остроты.
Поэтому — то, собственно, после Канта ни один сколько — нибудь последовательно мысливший логик и не строил уже Логику на основе принципа «различия» между мышлением и предметностью, между законами того и другого. Напротив, все без исключения пос — лекантовские попытки строить логику основываются на том или ином способе упразднить различие (несоизмеримость) между мышлением и бытием в самом начале, в самом фундаменте построения. Все эти попытки идут либо по линии объективного идеализма, рассматривавшего понятие как «подлинную» форму предметного мира вне головы человека, либо по линии субъективного идеализма, который старается представить «предмет» как феномен в сознании, то есть как «понятие» в субъективном смысле, либо, наконец, — по линии материализма.
Факт остается фактом — после Канта любая попытка строить логическую теорию исходит из тезиса о тождестве мышления и бытия, понятия и предмета, формы мыслящей деятельности и формы «мыслимого» материала, ибо в противном случае не может быть достигнуто и тождество мышления с самим собой (мышления о реальности и мышления о самом мышлении).
Борьба после Канта сосредоточивается уже не по вопросу о том, принять или не принять такое «тождество» (совпадение всеобщих законов мышления и того, что мыслится), а исключительно о том, как понимать природу этого тождества.
(Тождество мышления и действительности, также как и вопрос о «специфике» мышления, можно понимать верно, а можно и ошибочно, последовательно или непоследовательно, так или иначе соскальзывая на позиции «специфики» мышления в смысле его принципиального отличия от мыслимого мира, в смысле признания наличия в нем имманентных, исключительно ему присущих, не являющихся отражением всеобщих законов реального, чувственно — материального мира, форм и закономерностей мышления.)
По Гегелю, — и именно потому, что Гегель — объективный идеалист, — диалектика есть Логика мышления о мышлении. Иными словами, ее формы и законы — это «специфические» формы и законы Мышления, доведенные философией до «самосознания». Согласно законам этой Логики протекает в полной мере лишь процесс мышления о самом себе.
И коренное отличие марксистско — ленинского варианта диалектики заключается именно в понимании, что все те логические законы и формы, которые Гегелю казались «монопольной спецификой мышления», только Логикой мышления о мышлении, на самом — то деле суть отраженные в сознании людей объективно — универсальные формы и законы развития действительности вне мышления.
Именно поэтому диалектика в ее марксистском, материалистическом понимании оказывается Логикой не только процесса мышления о мышлении, но и мышления о природе, и мышления об общественно — исторической действительности. Иными словами, законы диалектики были поняты как законы развития и мышления, и природы! и общества. А не только мышления, как думал Гегель, который, как известно, никакого развития за действительностью вне мышления не признавал.
От любой другой логической концепции (и от гегелевской, и от карнаповской) Логика марксизма — ленинизма отличается именно тем, что все «логические», — то бишь универсально — всеобщие, — формы и законы нашего мышления понимаются здесь как отраженные и отражаемые историческим процессом развития науки, техники и т. д. объективно — всеобщие формы и законы развития действительности вне мышления, как объективно — универсальные формы и законы изменения любого естественно — природного и общественно — исторического материала, выявленные предметно — практической деятельностью общественного человека, осознанные им и тем самым превращенные в универсальные (т. е. «логические») формы и законы его собственной сознательной деятельности, как реально — предметной, так и духовно — теоретической.
Само собой понятно, что пока эти объективно — универсальные формы и законы развития природы и общества не осознаны, то есть не превращены также и в законы, управляющие сознательно — волевой деятельностью человека, они и не являются «логическими». Таковыми эти объективно — универсальные (диалектические) формы и законы развития становятся и называются лишь тогда и лишь там, где и когда они становятся «общими» не только для всего внешнего мира, но также и для МЫШЛЕНИЯ.
Поэтому — то «логическими» формами и законами Маркс, Энгельс и Ленин и называют те формы и законы развития, которые являются ОБЩИМИ И ПРИРОДЕ, И ОБЩЕСТВУ, И МЫШЛЕНИЮ.
Существо позиции Маркса, Энгельса и Ленина заключается в том, что универсальные (диалектические) законы И ЕСТЬ «специфические законы мышления», что категории диалектики И ЕСТЬ «специфические формы мышления», понимаемого как исторический процесс осмысливания, т. е. теоретического познания человеком внешнего мира, как процесс развития знания, как истина в процессе ее становления.
Поэтому Логика в понимании Маркса, Энгельса и Ленина и сливается, и совпадает с ДИАЛЕКТИКОЙ до конца, без остатка, по самому существу дела. Маркс, Энгельс и Ленин постоянно, на каждом шагу используют эти названия как полные синонимы, как разные названия одной и той же науки.