И все же, чувствуя по поведению дочери, что она как бы ожидает от него разъяснения причин его поездки, он добавил:
— Важные дела… заставили меня уехать так внезапно…
— Если ты доволен поездкой, отец…
— Доволен… да… детка, — ответил он, бросая украдкой взгляд на дочь, — и надеюсь, что это не вызовет неприятных последствий.
Затем, как будто решив больше к этому не возвращаться, он переменил тему разговора.
После первого утреннего чая Дмитрий Николев поднялся к себе в кабинет, привел в порядок разные бумаги и снова засел за работу.
В доме воцарилась обычная тишина, и Илька была далека от мысли, что скоро над ними грянет гром.
Пробило четверть первого, когда в дом Дмитрия Николева явился полицейский. Он принес письмо и, вручив его служанке, наказал немедленно передать барину. Он даже не спросил, дома ли сейчас учитель. Хотя ничего и не было заметно, но дом уже с вечера находился под наблюдением.
Дмитрию Николеву вручили послание, и он тотчас же прочел его. Содержание письма было краткое:
«Следователь Керсдорф просит учителя Дмитрия Николева незамедлительно явиться к нему в кабинет, где он будет его ожидать. Дело срочное».
При чтении письма Дмитрий Николев не мог удержаться от жеста, который выражал больше чем удивление. Он побледнел, и на лице его отразилось живейшее беспокойство.
Затем, должно быть решив, что лучше сразу выполнить требование, выраженное следователем Керсдорфом в столь настойчивой форме, он набросил плащ и спустился в столовую к дочери.
— Илька, — сказал он, — я только что получил записку от следователя Керсдорфа, который просит меня зайти к нему в кабинет…
— Следователь Керсдорф?.. — воскликнула молодая девушка. — Что ему нужно от тебя?..
— Не знаю… — ответил Николев, отворачиваясь.
— Не идет ли речь о каком-нибудь деле, в которое замешан Иван и которое заставило его покинуть Дерпт?..
— Не знаю, Илька… Да… возможно… Так или иначе, мы вскоре узнаем, в чем дело.
Учитель вышел, но Илька все же успела заметить, что он был сильно взволнован. Он шел неуверенным шагом в сопровождении полицейского, как бы машинально, и не замечал, что является предметом всеобщего любопытства. Некоторые прохожие даже шли за ним следом или провожали его недружелюбными взглядами.
Они пришли в судейскую палату, и учителя ввели в кабинет, где его уже поджидали следователь Керсдорф, майор Вердер и секретарь суда. Поздоровавшись со всеми, Дмитрий Николев стал ждать, чтобы с ним заговорили.
— Господин Николев, — обратился к нему следователь Керсдорф, — я пригласил вас, чтобы получить некоторые сведения об одном порученном мне деле.
— О каком деле идет речь? — спросил Дмитрий Николев.
— Садитесь, пожалуйста, и выслушайте, что я вам скажу.
Учитель сел на стул против письменного стола, за которым сидел в кресле следователь, майор остался стоять у окна. Беседа тотчас же превратилась в допрос.
— Господин Николев, — сказал следователь, — не удивляйтесь, если вопросы, которые я вам поставлю, будут касаться вас лично, затрагивать вашу личную жизнь… В интересах дела, как и в ваших личных, вы должны отвечать без обиняков.
Господин Николев не столько слушал следователя, сколько внимательно следил за выражением его лица. Он сидел скрестив руки и продолжал молчать, лишь изредка кивая головой.
Перед г-ном Керсдорфом лежали протоколы расследования. Он разложил их на столе и спокойным строгим голосом продолжал:
— Господин Николев, вы несколько дней отсутствовали?..
— Да, это так, господин следователь.
— Когда уехали вы из Риги?..
— Тринадцатого рано утром.
— А вернулись?
— Нынче ночью в первом часу.
— Вас никто не сопровождал?..
— Никто.
— И вы вернулись один?..
— Один.
— Вы выехали с ревельской почтовой каретой?..
— Да… — после некоторого колебания ответил Николев.
— А возвратились?..
— Я приехал на телеге.
— Где вы сели на эту телегу?..
— В пятидесяти верстах отсюда на рижском тракте.
— Итак, вы уехали тринадцатого с восходом солнца?..
— Да, господин следователь.
— Кроме вас, никого не было в почтовой карете?..
— Нет… в карете был еще один пассажир.
— Вы были с ним знакомы?
— Совершенно не знаком.
— Но вскоре вы узнали, что это Пох, артельщик банка братьев Иохаузенов?..
— Да, действительно, этот артельщик был очень болтлив и все время разговаривал с кондуктором.
— Он говорил о своих личных делах?..
— Только о них.
— А что он говорил?
— Он говорил, что едет в Ревель по поручению господ Иохаузенов.
— Не заметили ли вы, что он очень торопится вернуться в Ригу… чтобы сыграть там свадьбу?..
— Да, господин следователь… если память мне не изменяет, — ведь я обращал очень мало внимания на их беседу, не представлявшую для меня интереса.
— Не представлявшую для вас интереса? — вмешался майор Вердер.
— Конечно, господин майор, — ответил Николев, бросая на майора удивленный взгляд. — Почему меня могло интересовать то, что говорил этот артельщик?..
— Возможно, это-то как раз и намеревается выявить следствие, — отвечал г-н Керсдорф.
Услышав этот ответ, учитель сделал недоумевающий жест.
— Не было ли у этого Поха сумки, — продолжал следователь, — какую обычно носят банковские артельщики?..
— Возможно, господин следователь, но я не заметил ее.
— Значит, вы не можете сказать, не оставил ли он ее по неосторожности в карете, не бросил ли на скамье и не мог ли ее видеть на станции кто-нибудь посторонний?
— Я уткнулся в свой угол, завернулся в дорожный плащ, иногда дремал, закрыв лицо капюшоном, и вовсе не замечал, что делали мои спутники?.
— Между тем кондуктор Брокс утверждает, что сумка была…
— Что же, господин следователь, если он это утверждает, значит — так оно и есть. Что касается меня, я не могу ни оспаривать, ни подтвердить его слов.
— Вы не разговаривали с Похом?..
— В дороге — нет… Я впервые заговорил с ним, когда карета сломалась и нам пришлось отправиться в корчму.
— Стало быть, вы сидели весь день уткнувшись в угол, старательно надвинув на лицо капюшон?..
— Старательно?.. Почему «старательно», господин следователь?.. — с некоторой запальчивостью подхватил это слово г-н Николев.
— Потому что вы как будто не хотели быть узнанным.
Это замечание, в котором чувствовался определенный намек, вставил майор Вердер, снова вмешиваясь в допрос.
На этот раз Дмитрий Николев не выразил того возмущения, которое вызвали у него раньше слова следователя. Помолчав с минуту, он лишь сказал:
— Предположите, что мне хотелось совершить поездку инкогнито. Я полагаю, это право всякого свободного человека — в Лифляндии, как и везде!
— Ловкая предосторожность, чтобы избежать очной ставки с возможными свидетелями! — возразил майор.
Это был еще один намек, всю серьезность которого, учитель не мог не понять, и это заставило его побледнеть.
— В конце концов, — сказал следователь, — не отрицаете же вы, что банковский артельщик Пох был в этот день вашим попутчиком?..
— Нет… не отрицаю… если-моим попутчиком в карете был действительно Пох…
— Это совершенно достоверно, — ответил майор Вердер.
Господин Керсдорф возобновил допрос следующим образом:
— Итак, путешествие протекало без приключений, от станции к станции… В полдень вы остановились на часок пообедать… Вы приказали подать себе в сторонке, в темном углу корчмы, как бы постоянно заботясь о том, чтобы вас не узнали… Затем почтовая карета отправилась дальше… Погода была очень плохая, лошади с трудом боролись с ветром… И вот в половине восьмого вечера произошел несчастный случай… Одна из лошадей упала, и карета, у которой сломалась передняя ось, опрокинулась…
— Господин следователь, — сказал Николев, прерывая его, — могу я вам задать вопрос: почему вы меня обо всем этом спрашиваете?