Вот и сейчас не знаю, посылать вам на подкрепление батальон или хватит роты?
— Господин писарь сам доложит вашему благородию, — отвечал Тибор. — Он решил лично уточнить обстановку. Как только прибудет, сразу же отправит вашему благородию письменное донесение. А где пас найти, господин главный нотариус?
— Как где? Болван!.. Прямо в штаб-квартире на усадьбе Ревбер.
Дорога каждая минута. Лейриц с несколькими бойцами уже мчится на машине на усадьбу. Надо застигнуть врасплох главарей мятежа, доставить в Шольт и допросить…
А через несколько часов Самуэли и Лейриц обсуждали план дальнейших действий, учитывая сведения, полученные от арестованных главарей.
В ходе допросов выяснилось, что в течение последних недель мятежники распустили слух, будто красные решили сжечь урожай, вконец разорить крестьян, а всех хозяев превратить в батраков. Враги использовали и постановление Правительственного Совета о призыве молодежи на военную службу. Когда в Дунапатае новобранцам разослали повестки, в Харте уже болтали о том, что мобилизуют всех мужчин, стариков и даже калек. В довершение заговорщики выпустили воззвание, в котором говорилось, что в Дунапатае началось восстание, что жители его осаждают призывные пункты и местную директорию. Крестьяне, похватав косы, мотыги и вилы, устремились на подмогу соседям-дунапатайцам. А в Дунапатае одновременно бросили клич: «Крестьяне в Харте восстали против красных и идут к вам на помощь. Действуйте смелее! Долой красных комиссаров!» И поскольку крестьяне из Харти действительно пришли в Дунапатай, началась кутерьма. И на то, что слухи о всеобщей мобилизации не подтвердились, уже никто не обращал внимания. «А вот в Шольте красные поистине творят беззакония!»— продолжали заговорщики свое черное дело. Смутьяны двинулись в Шольт.
Зачинщики из кожи вон лезли, чтобы создать впечатление, будто восстало» все село. На самом деле — в мятеже участвовали лишь зажиточные крестьяне. Мятежники захватили представителей местных органов власти, истязали их, издевались. Белые объявили мобилизацию. Обязали всех крестьян явиться к местной управе на конных подводах, а неимущих — пешком, прихватив с собой охотничьи ружья или любые колющие и режущие орудия, иметь при себе трехдневный запас провианта. Сколотили роты, батальоны и двинулись на окрестные села, а дальше — «до самого Будапешта!»
Ревберские мятежники признались и в том, что береговая батарея была захвачена по их заданию. Однако о минных заграждениях и о том, с какими частями им предстояло соединиться на подступах к Будапешту, сказать ничего не могли. Видимо, их не во все посвящали белые офицеры секретной разведывательной службы, которые осуществляли связь между Веной и Сегедом. Арестованные сообщили также, что основные силы дислоцируются в Дунапатае. Они знают о том, что на них движутся отряды красных, окопались и готовы дать решительный бой.
«Не сегодня-завтра в Будапеште что-то должно произойти, — слушая допрос, думал Самуэли. — Иначе зачем понадобилось двигать мятежников к Пешту с трехдневным запасом провианта?»
— Да, так что же с Дунайской флотилией? — вскинув голову, обвел он вопросительным взглядом своих товарищей. — Почему нет мониторов? Когда прибудут? Необходимо держать эту компанию под контролем.
Бойцы особого отряда, преследовавшие белых до села Дунапатай, вернулись с операции и расположились на привал. С аппетитом уплетали они яичницу, ворчавшую на огромной сковороде. (Они и не припомнят, когда в последний раз им выпадало счастье отведать столь редкое по нынешним временам лакомство. Шольтские молодухи решили побаловать солдат, благо мужья далеко — в окопах под Дунапатаем!) Но вот взмыла в небо зеленая ракета: на горизонте появились суда Дунайской флотилии. Братья Самуэли и Лейриц сели в машину и отправились на берег Дуная.
Обшарив причаленную к берегу баржу ярким лучом прожектора, медленно пришвартовывается какое-то судно. Погас свет прожектора, и в темноте проступили очертания маленькой канонерки, вооруженной пулеметами. Чуть поодаль бросил якорь небольшой военный катер. Из канонерской рубки вышел человек и, спрыгнув на баржу, по сходням спустился на берег.
Братья Самуэли недоуменно посмотрели друг на друга. Не успели они и слова сказать, как человек, сошедший на берег, уже стоял перед ними. Его мальчишеское четко очерченное лицо, освещенное карманным фонариком Лейрица, зардело от возбуждения, смущения и гордости.