Народный комиссариат пропаганды предоставил Йолан отпуск, и она едет тоже туда. Будет рисовать, писать пейзажи. Правда, они с Тибором опять будут жить в разлуке, как всегда, — с самого начала…
Йолан вскочила с постели и широко раскрытыми глазами взглянула на мужа. Сон словно рукой сняло.
— Тибор, — тихо проговорила она, — я ведь могу поехать в Нергешуйфалу и через неделю…
Тибор промолчал. Нет, не может он позволить этого! Нельзя Йолан оставаться в поезде. Невозможно. Иначе он должен будет каждому бойцу разрешить жить здесь с женой. А что, если в Шопроне Йолан поселится в гостинице?.. Но тогда и другие захотят поселить в гостинице своих близких. У всех только и будет на уме — как бы улизнуть в город. Нет, нет, дисциплина прежде всего! И Тибор в ответ на слова жены отрицательно покачал головой.
Но Йолан словно и не заметила его отказа.
— Не хочу быть навязчивой. Но, может быть… вше остаться с тобой? На этот раз вы едете не на боевую операцию? Правда, ведь?
— Когда будем подъезжать к Токоду, я разбужу тебя, — твердо ответил Тибор. — Тогда и поговорим, а сейчас спи. Мне еще надо обойти поезд. Пойми, — вдруг ласково произнес он. — У нас здесь казарменный режим. Нельзя тебе оставаться. — Тибор, наклонившись, поцеловал жену и ласково погладил ее руку. — Поспи еще немного…
Он вышел из купе. «Ничего, скоро будет легче! Тогда на все хватит времени — и личная жизнь не будет мешать выполнению общественного долга… Однако и в самом деле пора пройти по вагонам».
Тибор идет быстро. Стеклянная дверь в купе Лейрица зашторена. В купе у Ласло темно, даже ночник не горит. Зато ярко освещено купе членов трибунала.
Янош Кёвеш расположился за откидным столиком возле окна н что-то подсчитывает. Заметив Самуэли, он козыряет ему. Напротив Яноша спит на своей полке Браун, крепко спит, как сурок, даже яркий свет лампы не мешает ему. Оба члена трибунала — Кёвеш и Браун — по совместительству уполномоченные Советского правительства по обеспечению Будапешта продовольствием. Им вменено в обязанность налагать на население «контрибуцию». Хлопотное это и опасное дело! Откозырнув Кёвешу, Самуэли подумал с невольной завистью: «У него столько дел, что дня не хватает».
…Тибор шел по коридору от одного купе к другому. «Гражданская специальность Брауна, — припоминал он, — токарь по металлу. В Хайдусобосло он с винтовкой в руках стоял возле окна в здании городского Совета и внимательно следил за тем, что происходило на улице (город был захвачен румынами). Янош Кёвеш держал наготове гранату — а вдруг румыны обнаружат их и нападут! И в то же время оба внимательно слушали допрос трех предателей, который шел в Совете».
Трудно им пришлось в тот день, но ничего не смогло помешать трибуналу вынести суровый и справедливый приговор.
Как давно это было!.. Как много дней и недель прошло с тех пор!.. А сколько событий!
Каждый месяц диктатуры пролетариата не похож на другой. С 21 марта, со дня победы революции до середины апреля, дни шли под знаком революционного подъема, а во второй половине апреля возникли неразбериха и разброд, пришлось наводить порядок.
В мае венгерская Красная Армия одержала ряд блестящих побед. В июне… этот досадный отвод войск… — Тибор поморщился, как от боли.
А вот купе Манна и Герлеи. Оба взводных командира уже крепко спят. Повернувшись в разные стороны, они дружно похрапывают. В головах Йожефа Манна болтается на вешалке матросская бескозырка.
А за окном вагона где-то далеко-далеко мигают огни. Должно быть, поезд подходит к Эстергому! Да. Вот и вокзал.
Отец Гезы Герлеи — бедный учитель из Северной Венгрии. Когда он овдовел, на руках у него осталось десятеро детей. Он снова женился, и от второго брака у него родилось еще десять ребят. В год, когда появился на свет двадцатый нахлебник, отец семейства совершил паломничество сюда, в Эстергом, и добился аудиенции у герцога-примаса католической церкви — архиепископа Эстергомского. Чадолюбивый отец просил оказать ему посильную помощь — всевышний ниспослал слишком много чад. Его преосвященство Янош Чернох ханжески благословил беднягу и дал отцу двадцати голодных детей одну-единственную золотую монету!
Самуэли обошел три вагона, где размещались солдаты. В каждом купе — порядок, лица здоровых молодых солдат разрумянились от сна.
В конце третьего вагона одно купе было отведено для караульной команды. Самуэли решил заглянуть туда.
— Как проходит ночь, товарищи?
Четыре дружных голоса отозвались:
— Живем помаленьку, батько Тиби!
— Ночь, а вы опять не спите, — заметил Дюла Йонаш, воевавший иод командованием Самуэли еще в Советской России.