Да и что он мог им сказать?..
Самуэли поднял с полу газету. Свежий номер «Вёрёш уйшаг». В раздумье прошелся по салон-вагону, потушил ночники и по переходу, напоминающему мехи гармошки, направился в смежный вагон.
Его обдало ночной свежестью — в коридоре были открыты окна, и большие, величиной с горошину искры влетали в вагон. Пришлось закрыть все окна. Уголь скверный. Да и того не хватает…
В ту памятную ночь, когда они ехали в Задунайский край, искры прожгли у них одежду, даже кожанки не пощадили. Тибор улыбнулся, вспомнив, как на рассвете они взглянули друг на друга и замерли в удивлении: черные с ног до головы от копоти, даже красный флаг возле паровозной трубы почернел. Одежда усыпана тысячами дымных крошек, притронешься к любой — и она тотчас рассыплется, обнажив дырочки с обуглившимися краями — ну ни дать ни взять решето…
Самуэли вошел в вагон-ресторан. Здесь тоже горели ночники. На выстроившихся по обе стороны вагона столиках поблескивали бутылки с минеральной водой.
— Тибор!
Он только сейчас заметил в дальнем темном углу неподвижно сидевшего человека.
— Лаци! Что ты тут делаешь в такой поздний час?
Самуэли подошел к брату и сел напротив него за столик.
Брата Ласло Тибор любил больше всех других своих родных, чувствовал — он ему самый близкий по духу. С тех пор как они неожиданно встретились на курсах агитаторов в Кремле, их пути пошли рядом. Теперь Ласло олицетворял для Тибора родной дом. Ведь очень редко удается увидеть близких. А как порой он тоскует без них! С Золтаном Тибор встречается лишь, когда тот приезжает в редакцию «Вёрёш уйшаг», а это случается не часто. Дёрдя, проявившего столь похвальную стойкость в операции на Дунае.
Тибор отослал в наркомат — ему ведь только двадцать лет… Иштван совсем еще юнец, а Янош — и вовсе мальчишка. Старшая сестра Маргит замужем, у нее своя семья, свои заботы. С зятем Силардом — он работает у Бела Куна — изредка удается встретиться. Отец с той поры, как румыны оккупировали родной город Ниредьхазу, перебрался в Дьёр; трудно урвать свободный денек, чтобы навестить старика! А Ласло всегда с ним. Они понимают друг друга с одного взгляда, с полуслова. Не случайно Ласло числится его заместителем. Пока Тибор принимал участие в работе съезда Советов, Ласло во главе отряда спецпоезда блестяще выполнил важную операцию: за двадцать четыре часа демонтировал оборудование и станки на Гачской суконной фабрике и вместе со всей готовой продукцией вывез в Будапешт под носом у белочехов.
Самуэли протянул брату портсигар и подождал, пока Ласло удалось высечь огонь зажигалкой, сделанной из патронной гильзы. Это был сувенир времен мировой войны.
— Думу думаю, братишка, — заговорил Ласло. — Так же, как ты. Вижу — невеселые мысли тревожат тебя. Должно быть, ломаешь голову над тем же…
— Брось говорить загадками!
Тибору неприятно, что брат заметил его удрученное состояние. Досада на самого себя стала острее.
— Откуда тебе знать о моих думах? — негромко сказал он. — Лучше расскажи, чем ты озабочен!
— А тем, — облокотившись на столик, ответил Ласло, — что эта наша поездка лишена смысла. Пока не будет создана самостоятельная партия коммунистов, до тех пор мы для большей части руководящих деятелей нынешней партии — я даже затрудняюсь, как назвать ее, — останемся пасынками, А впрочем, что тратить попусту слова? Скажу коротко, Тибор: тебе надо уйти… на отдых.
Кровь бросилась в голову Тибора. Он вскочил с места и запальчиво крикнул:
— Это мне-то… на отдых?! Когда надо строить новый мир?!.
— Э, брось кипятиться, сядь, — спокойно сказал Ласло. — Ничего мы теперь не строим! Ни ты, ни я. Ты, если можно так выразиться, — внештатный член правительства. Сказалось давление «большинства»? Да. Потому что именно оно делает сейчас погоду. Это большинство уже свернуло с революционного пути, стало быть, ты им не нужен. Ты слишком непреклонен и проницателен. Они наполнили атмосферу вредоносными бациллами, а ты по каждой бацилле открываешь огонь…
Тибор с такой силой ударил кулаком по столу, что Ласло показалось, будто содрогнулся весь вагон.
— Что за ахинею ты плетешь? Или разуверился в чем-то!
— Если бы разуверился, не стал бы уговаривать тебя уйти на отдых, покуда снова но сможешь взяться за настоящее дело. Сейчас ты бессилен что-либо изменить.