— Словом, реакционер… — нетерпеливо махнул рукой Самуэли. — Реакционера посылают бороться с реакционерами! Вот, выходит, каков замысел Хаубриха? Ну и хитер, бестия!
К немалому удивлению Тибора, Имре Фехер проявил себя в упорном, тяжелом бою с самой лучшей стороны. Бой завязался в районе села Дунапатай и длился с рассвета до полудня. И если в ходе сражения где-то возникали осложнения, Имре Фехер всегда оказывался на месте и своими разумными действиями выправлял положение, срывал тактические замыслы мятежников. Командир полка, казалось, врос в седло. Его статная фигура то там, то здесь появлялась на ноле боя под градом нуль. А когда в полдень на поросшей кустарником полянке он, склонившись над картой, отдавал приказания о последней решительной атаке, рядом грянул выстрел, и пуля сбила с него фуражку. Вторая пуля пробила галифе. Штабисты как по команде бросились на землю. Но Фехеру это даже в голову не пришло! Оглянувшись, он увидел неподалеку зеленый тополь. Поняв, в чем дело, он подбежал к тополю и метким выстрелом из пистолета сразил засевшего в ветвях бандита.
Ломая ветви, вражеский снайпер кубарем свалился вниз. Он громко стонал. Полковник зычным: голосом подозвал было санитара, но тут же махнул рукой: ему, мол, уже ничего не поможет. Неторопливым шагом он возвратился к карте, крякнул и как ни в чем не бывало продолжил отдавать приказания.
Полковник всегда проявлял граничащую с безрассудством смелость. Бойцы-ленинцы, хоть им и самим не занимать отваги, изумлялись его презрению к смерти и каждый раз только головами качали: казалось, полковник был начисто лишен инстинкта самосохранения. Но не только храбростью отличался Фехер. Своими энергичными, умными действиями он заслужил похвалу Самуэли.
— К счастью, мы, кажется, ошиблись в нашпх предположениях насчет Фехера, — сказал как-то Лейриц.
Нечто подобное испытывал и сам Фехер пр отношению к Самуэли и бойцам-ленинцам. Он удивлялся: выходит, красные — тоже люди не робкого десятка. Так почему же их чернят, обзывают отъявленными террористами, заплечных дел мастерами, головорезами? А они вон какие! Молодцы, словно на подбор. — дисциплинированные, беззаветно преданные воинскому долгу. Настоящие солдаты. Командующий всегда впереди, там, где этого требует обстановка. И не только на переднюю линию огня, но и в тыл врага проникает, что куда опаснее. Жизни своей не щадит. А ведь он, как-никак, нарком, член правительства.
Когда на рассвете подразделения полка и особый отряд заняли исходные позиции, Тибор отдал приказ повременить с атакой.
— Попытаюсь предотвратить кровопролитие, — коротко сказал он и сел в машину. Не взяв охраны, он приказал Деканю гнать машину к вражеским позициям. Стоя на сиденье, рядом с шофером, Тибор держал в руках длинную палку, на которой бился белый флаг.
Мятежников не было видно. Выехав на край поля, тянувшегося вдоль склона песчаного холма, нарком и его водитель заметили наконец в высокой пшенице окопы и в них — вооруженных людей. Приказав шоферу остановиться, Самуэли громко крикнул:
— Эй, кто там? Подойдите сюда! — и протянул белый конверт.
Колосья раздвинулись, и навстречу машине вышел босой человек, в засаленной шляпе. Сжимая в руках ружье, он с явным недоверием, исподлобья глядел на прибывших.
— Передай командиру! Скажи, буду ждать ответа.
В конверте — письмо. Самуэли сообщал в нем, что штаб белых захвачен, призывал одуматься, не верить лживым слухам. Объяснял, что Советская республика заинтересована в урожае, чтобы у крестьян были излишки продуктов, которые они смогут продать государству, а потому крестьянские землевладения останутся в полной неприкосновенности. Он обещал, если сопротивление будет прекращено, полную безнаказанность обманутым людям.
Босоногий, сгорая от любопытства, вертел в руке конверт и раздумывал, как поступить: распечатать или, как положено, доставить начальству? А в это время артиллерийский наблюдатель на гаубичной батарее, заметив у пшеничного поля автомашину, но собственной инициативе приказал открыть огонь. Перепугавшись, босоногий бросился бежать, чтобы скорее передать конверт.
Вожаки повстанцев — корчмарь и мясник, служившие в мировую войну унтерами, прочитав письмо, посетовала, что нелепая случайность помешала нм, а то они бы приняли условия капитуляции. Но было поздно.
Фехер увидел, как неподалеку от Самуэли, на опушке густой акациевой рощи, разорвался орудийный снаряд. В ответ на это Тибор еще выше поднял палку с белым флагом, энергично размахивая ею. Но в следующую минуту прогремел еще один орудийный выстрел. Снаряд разорвался метрах в тридцати в стороне, на дороге. Самуэли приказал шоферу оставить машину, а сам, отшвырнув белый флаг, вынул носовой платок и, повернувшись к позициям красных, дал сигнал к атаке. Третий снаряд со свистом пролетел над самой его головой. К счастью, опять перелет. Тибор выскочил из накренившейся от взрывной волны машины и отбежал в сторону: артиллеристы пристрелялись.
Заговорили пулеметы бойцов-ленинцев. Пулеметные расчеты заняли огневые позиции на высокой железнодорожной насыпи. Их перекрестный огонь заставил противников залечь в окопах и не давал им поднять головы.
Полковник подскакал к вышедшему из зоны артобстрела Самуэли.
— Вы не ранены, господин командующий фронтом? Очень рад. А ребята ваши просто молодцы!
И еще раз «ребята» из особого отряда повергли Фехера в изумление. В разгар боя один из пулеметов умолк, и по полю, недосягаемому для огня второго пулемета, стреляя на ходу, побежали мятежники. Бойцы-ленинцы приготовились к штыковому бою. Братья Самуэли и Лейриц встали плечом к плечу с бойцами. Но Фехер вовремя подбросил подкрепление. А когда бой поутих, прискакал и сам, желая выяснить, что произошло. Подъехав к расчету (замолкший пулемет к этому времени уже опять «ожил»), Фехер увидел, что у пулемета нет щитка.
— Ну и ну!.. Не мудрено, что пулеметный расчет вывели из строя! — воскликнул он, оглядываясь, — Печальное зрелище!
Пять пулевых ранений получил весельчак Дюла Ковач. Погиб смертью храбрых боец Дёрдь Кнехтл, рабочий мясокомбината. Был ранен однорукий дорожник-строитель Домбровский. А бойцы-ленинцы уже перетаскивали пулеметы на новую огневую позицию, мятежники отступали, но ожесточенно сопротивлялись.
И снова, не задумываясь, презирая смерть, ложатся за пулемет отважные молодые люди. Изумленно смотрит на них Фехер. В Будапеште никто бы не поверил, что те, кого называют «вооруженными до зубов террористами», на самом деле вооружены из рук вон плохо…
Направляясь на другой фланг, обходя с тыла линию фронта, Фехер увидел за акациевой рощей знакомого коня, мирно пасущегося на лужайке;
— Полковой адъютант, ко мне! — громовым голосом крикнул Фехер, заметив в тени кустов адъютанта. Тот безмятежно курил, но, услышав гневный окрик полкового командира, вскочил и в испуге поспешил к Фехеру.
— Я вижу, — негодовал полковник, — второй батальон и не собирается обходить противника с фланга. Не у вас ли в кармане лежит приказ? Что это значит, господин капитан?! Извольте объяснить!
Капитана Герцога — а именно он и был полковым адъютантом — резкий тон полковника привел в смятение. Он молчал, не зная, что ответить.
Его так и подмывало спросить: «А кому выгоден этот фланговый маневр? Ведь в таком случае мы расколем силы мятежников, и всё полетит к чертям!»
Но у капитана язык не поворачивался сказать это. Наблюдая за ходом боя, Герцог понял: полковник руководил боевыми действиями с таким рвением и мастерством, словно его целью было победить во что бы то ни стало! От сознания этого у капитана кровь застыла в жилах. А ведь сколько раз можно было пропустить белых, чтобы они обходным маневром атаковали полк с фланга… Герцог прикидывал в уме, как объяснить полковнику, почему он не доставил приказ в батальон. Он мялся, мычал что-то невнятное и наконец, запинаясь, сказал в свое оправдание то, что мог бы сказать любой человек, выходя из кустов,
— Неужели на вас, обстрелянного фронтовика, так сильно подействовала пустяковая перепалка?