Тибор и Йолан занимали две скромные комнаты на верхнем этаже барского дома. Безвкусные и вычурные обои вызывали у них нередко смех. На обоях в комнате, где поселилась Йолан, были изображены два громадных попугая. Они умильно целовались среди аляповатых букетов из ярко-красных маков. Тибор предпочел поселиться в смежной, мрачноватой комнате, оклеенной бордовыми обоями. В замке было около тридцати комнат и залов. В одном из них размещалась библиотека, где полки прогибались под тяжестью бессистемно подобранных книг. Главное содержание библиотеки составляли дешевые романы дурного тона, и Тибор с трудом выбрал несколько путеводителей да четыре-пять более или менее интересных книг. В одном зале, увешанном дорогими голландскими гобеленами, стояла неуместная громоздкая мебель, в другом — безвкусная люстра никак не гармонировала с антикварными украшениями. В просторном холле, отделанном панелью из орехового дерева, на стене висели оленьи рога — непременные атрибуты провинциальных барских усадеб. Из холла вела на верхний этаж деревянная лестница.
Зато в парке все дышало гармонией и покоем. Парадный вход с каменным порталом был увит диким виноградом, самшитовый бордюр окаймлял тенистые аллеи. Могучие платаны осеняли прохладой ярко-зеленые веселые лужайки.
Целые дни Йолан и Тибор проводили в лесу и в парке. Казалось, их недавняя юность снова возвратилась к ним. Как дети, со смехом бегали они друг за другом под деревьями. Тибор в гражданском платье, в шляпе, привезенной им еще из Швейцарии. Держась за руки, часами бродили по окрестным полям, с наслаждением вдыхая воздух, напоенный ароматом сена. Седоволосые крестьяне, степенно покуривающие свои короткие трубки, ласково приветствовали их при встрече. Тибору, не знавшему до сих пор ни минуты покоя, жизнь которого была всегда полна непрерывного напряжения, несколько дней, проведенные здесь, показались месяцами безмятежного счастья. Так вот, оказывается, каким может быть человек, когда вокруг него мир и тишина!
Они шли с Йолан по мягкой, горячей от солнца дороге, а кругом шелестела трава, и высоко в безоблачном небе носились птицы. Они шли молча, ни о чем не думая. Вдруг чей-то громкий возглас: «Пролетарабтейлунг [18], смирно!» — нарушил звенящую тишину летнего дня. От безмятежного созерцательного состояния пе осталось и следа. Тибор настороженно оглядывался, словно чуткий конь, услышавший сигнал боевой тревоги. И наконец все понял: это босоногие крестьянские ребятишки играли в дорожной пыли…
Отправляясь на прогулку, Тибор всегда брал с собой потертое солдатское одеяло. Чего только не покидало оно на своем веку! Когда грянула мировая война, капрал Самуэли перед отправкой на фронт собственноручно вышил в одном из его уголков свою монограмму: «Т. С.» С той поры одеяло неизменно сопровождало Тибора во всех его странствиях, объехав с ним чуть ли не полмира. И вот теперь оно с ним в Рёйтёке. Йолан всегда благоговейно смотрела на монограмму, представляя себе, как неумело орудовал иголкой новобранец Тибор.
Порой где-нибудь на заброшенной лесной поляне они расстилали старое одеяло и долго лежали на нем, глядя в небо, на покачивающиеся верхушки деревьев и белые плывущие облака. И казалось им, что они совсем одни на целом свете. Они и вправду были одни. Единственные, с кем они беседовали по вечерам, были их охранники. Тибор давно знал их обоих. Антал Габор — коренастый, смирный, молчаливый человек, бывалый солдат. Другой — Лайош Ковач — широкоплечий стройный здоровяк с ясными глазами. Ковач — участник матросского восстания 1918 года, моряк, он тосковал о море, и необозримые дали голубого неба напоминали ему безбрежную синеву морских просторов. Ковач охотно рассказывал о событиях, разыгравшихся в Которской бухте. Однажды он даже показал Тибору революционное воззвание к матросам и тут же, аккуратно сложив листок, снова бережно спрятал его в бумажник.
Но порой Йолан и Тибор чувствовали себя одинокими в огромном пустынном замке. Как-то вечером Самуэли позвонил по телефону в Будапешт своему заместителю доктору Хавашу.
— Что нового? — спросил он. — Дел, наверное, по горло?
— Да нет, дел поубавилось! — весело ответил доктор. — Все идет как по маслу, осталась чисто административная работа. Когда ты отпустишь меня наконец обратно в Приют для инвалидов войны?
— Не знаю, — засмеялся Тибор, — а пока могу предоставить тебе отпуск и срочно вызываю с женой в Рёйтёк. Приезжайте к нам как можно скорее!
Супруги Хаваш приехали на следующий день и поселились в соседних комнатах. Теперь они вшестером собирали в лесу малину, гуляли по парку и, устав, отдыхали на потертом, объездившем полсвета солдатском одеяле. Одно огорчало доктора Хаваша: плохо выглядит его друг, исхудал, озабочен. Как ни старался он казаться веселым, а Хаваш видел, что тяжело на душе у Тибора.
Однажды вечером нежданно-негаданно нагрянул еще один желанный гость — Арпад Лейриц.
— Что нового? — обнимая друга, нетерпеливо спросил Тибор.
— Новость первая — к вам явился незваный гость, то есть я!
После веселого, оживленного ужина Тибор упросил Лейрица сыграть на рояле. Вся компания расположилась в музыкальном салоне, и Лейриц сел за рояль. Он исполнял сонату Бетховена. Тибор, слушая его, затаил дыхание, и ему порой казалось, что за окнами шумят не широколистные платаны, а качаются мохнатые сибирские сосны и стелятся бескрайние белые снега. Милый Арпад, как он играл тогда, в тот незабываемый зимний день. Ведь это он, Лейриц, крикнул тогда Тибору через расписанное морозными узорами окно, что свершилась революция. Верный друг, суровый солдат, каким нежным и отважным сердцем надо обладать, чтобы так играть!.. Чувство благодарности переполняло Тибора. А музыка звенела, приподнятая, искрящаяся безудержным жизнеутверждающим весельем. Она вселяла в сердце бодрость, надежду и жажду деятельности…
На следующее утро во время прогулки в парке, улучив момент, когда они остались одни, Лейриц рассказал о том, что Тибору предстоит приступить к исполнению секретного задания, причем безотлагательно.
— Я сразу подумал, что ты приехал сюда неспроста, — заметил Самуэли. — Надо отменить приготовления к послеобеденной прогулке.
— Напротив! — возразил Лейриц. — Это задание потребует множества прогулок, и довольно дальних. Дело вот в чем: нужно прорвать кольцо блокады, сомкнутое вокруг нас Антантой, и установить сношения с внешним миром. Нам необходимы оружие, боеприпасы, военное снаряжение. Кое-что можно получить из Винер-Нёйштадта. Тамошние товарищи обещают доставить оружие и боеприпасы к самой границе. Но как переправить их за кордон? Эту задачу нужно решить в кратчайший срок. Когда обсуждали вопрос, кому поручить столь ответственное и сложное дело, выбор пал на тебя. Товарищи уверены, что ты, и только ты, сможешь наладить перевозку оружия через австро-венгерскую границу. Тебе ведь не занимать опыта, как проводить подобные операции. Помнишь, как в январе ты буквально под носом у французов увел из Сегеда целую колонну автомашин?
— Но почему именно сейчас так срочно понадобились оружие и боеприпасы? — спросил Самуэли, пристально взглянув на Лейрица. Тень озабоченности пробежала по лицу Арпада, и у Тибора мелькнула догадка: не иначе как решили подсластить горькую пилюлю, прежде чем дать проглотить ее. — А ну-ка, выкладывай все начистоту!
— На последнем заседании Правительственного Совета точка зрения Бела Куна была отклонена большинством голосов, — сказал Лейриц. — Но, поскольку заправилы Антанты не выполняют обещаний, которые даны в ноте Клемансо, большинством в правительстве было решено оказать давление на румын вооруженными силами и заставить их отступить за демаркационную линию. Предполагается, что к концу июля части Красной Армии форсируют Тису и освободят Затисский край.