И он поворотил свою лошадь к дороге, ударил ее слегка арапником и поехал. А я пошел босиком по колючей , дрожа всем телом от холода и страха.
«Не поведет ли он меня, — так я думал себе, — боже сохрани, к попу!» — И при этой мысли я хотел от него бежать в село и спрятаться где-нибудь в бурьян, но он поминутно оглядывался на меня и, направляя свою лошадь в противоположную сторону от села, привел меня на панский двор и отдал на руки управителю, рассказавши, где и как меня нашел.
Управитель был добрый старичок, пан Кошулька; велел мне сшить курточку и шаровары из домашней , и я сделался у него домашним казачком. Жил я у пана Кошульки осень и зиму. Немногим лучше мне было у него, чем у попа, — разница только та, что не учили грамоте, а бил и щипал меня кто хотел.
Весною однажды увидела меня на дворе старая графиня (управитель жил с нею на одном дворе, только в особом флигеле), подозвала меня к себе и, спросив, как зовут, ушла в свои покои.
На другой день после этого случая сняли с меня мерку и начали шить новое платье, и уже не пистрёвое, а суконное, и сукна тонкого, дорогого, сапоги и шапку, а прежде я так ходил.
Когда все было готово, дали мне чистую рубашку, чего прежде также не бывало.
И когда меня умыли, причесали, одели в новое суконное платье, тогда сам пан Кошулька надел новый синий фрак с медными пуговицами и повел меня в графинины покои.
Дежурный гайдук доложил о нас графине. Графиня велела звать нас в приемную. В приемной мы долга ее ждали, и пан Кошулька не смел сесть на стул. Я удивлялся: в комнате так много стульев, а он не хочет сесть ни на одном.
Наконец, графиня вышла, приветствовала пана Кошульку легким наклонением головы и велела позвать панну Магдалену.
Через минуту из боковых дверей явилася панна Магдалена.
Очаровательное, незабвенное видение!
Я как теперь ее вижу: молодая, стройная, прекрасная! Ее задумчивые голубые выразительные глаза были устремлены прямо на меня; по мне пробежал какой-то невыразимо приятный трепет.
Панна Магдалена была дочь одного промотавшегося пана, и, благодаря хорошему воспитанию, она была принята графиней к себе в дом в виде компаньонки для себя и гувернантки для малолетнего своего сына.
— Вот, друг мой Магдалена, — сказала графиня, — рекомендую тебе, компаньона и лакея моему бедному Болеславу. Возьмите его к себе, — пусть они вместе играют в свободное время.
Графиня вышла, а панна Магдалена взяла меня за руку и повела к себе в покои.
В покоях панны Магдалены встретил меня мальчик моих лет, худой и зеленый; это был граф Болеслав, единственный сын графини. Он довольно нагло спросил меня:
— Как тебя зовут?
Я тихо отвечал ему:
— Кириллом.
— Фи, какое хлопское имя! Ну, да это ничего. Я тебя буду звать Яном. А что, Ян, ты в лошадки умеешь играть?
— Нет, не умею, — отвечал я.
— Ну, так я тебя выучу!
И сейчас же принялся меня учить играть в лошадки. Хотя я эту науку понимал не хуже его, но мне почему-то не хотелось быть с ним откровенным.
На другой день поутру, когда граф Болеслав еще спал, панна Магдалена накормила меня булкою с горячим молоком и с участием сестры спросила меня, кто был у меня отец и кто мать и где они теперь?
Я рассказал ей все с такими подробностями, что она поцеловала меня и заплакала.
С той поры она каждый божий день поила меня по утрам горячим молоком и кормила сладкими булочками.
— Ну, Ясю! — меня все в доме называли Ясем, — ну, Ясю! — однажды поутру сказала она мне, — хочешь ли ты учиться грамоте?
— Я уже учился у попа грамоте, — отвечал я, — если вы будете меня учить, то я опять буду учиться, а если не вы, то я не хочу, чтобы меня учили грамоте.
Она улыбнулася и сказала:
— Я сама буду тебя учить, — и подала мне французскую азбучку.
— Посмотри, ты знаешь эти буквы?
— Нет! Мне показывали у попа другую азбучку.
— Ну, так я тебя буду учить по этой азбучке, по этой легче!
И тут же принялась мне показывать новые для меня буквы.
К удивлению ее и радости, я в один день выучил все буквы французского алфавита.
Когда я начал довольно бегло читать по-французски, она стала учить меня по-итальянски, — это был тогда модный и любимый ее язык.
Я и тут показал довольно быстрые успехи, так что в непродолжительном времени сравнялся в познаниях с графом Болеславом, к невыразимой радости панны Магдалены.
Мир душе твоей, прекрасное, доброе создание! Никогда я не забуду твоих ласковых, приветливых речей, твоего сердечного участия в судьбе моей печальной!
Она полюбила меня так, как только может любить мать свое единственное дитя. Всеми возможными ласками поощряла она мои успехи.