Голда: Да потому, что начни мы первыми, нанеси мы упреждающий удар, на нас бы обрушился гнев держав. И Америка была бы в первых рядах. Киссинджер нас предупреждал напрямую.
Бен-Гурион: Когда это мы оглядывались на державы?
Голда: Да всегда, просто ты не хотел этого замечать.
Бен-Гурион: И ты полагаешь, что наше непротивление, наша подставленная щека принесет нам дивиденды?
Голда: Я в этом уверена!
Бен-Гурион: А я убежден в обратном. В 67-м мы напали первыми. Правда, Насер закрыл проливы, но кого волнует казус белли когда речь идет об евреях. И все кричали об агрессии, об ничем не спровоцированном нападении, как бы смешно это не звучало после речей Насера. А что в итоге? Нас стали уважать....
Даян: Нас стали бояться!
Бен-Гурион: На Ближнем Востоке это то же самое, мне ли тебе объяснять? Наши акции только поднялись, потому что все любят победителей.
Даян: Мы победим и в этой войне – слушай радио.
Бен-Гурион: О, да! В военном плане – мы победим. Но поверьте старому человеку, на нас еще навесят всех собак вопреки всякой логике. И сделают это потому, что мы прогнулись под Киссинджера, прогнулись под Москву, прогнулись под Садата. Особенно под Садата. Вот этот-то получит все дивиденды, ведь свое он уже урвал.
Даян: Что он урвал, что? Арик в 120-ти километрах от Каира!
Бен-Гурион: А Садату плевать!
Даян: Ты знаешь, что их потери в десять раз больше наших?
Бен-Гурион: А Садату плевать!
Даян: Мы взяли в плен тысячи египтян.
Бен-Гурион: А Садату плевать! Зато они взяли десяток наших и это их победа. А на своих они все плевать хотели! И знаете, что самое главное? Теперь они знают. что на нас можно давить и они знают как давить и они таки будут давить!
Голда: Скажи ему, Моше, что же ты молчишь!
Даян: Я промолчу, пусть Премьер скажет.
Стенографистка: Давайте лучше я скажу.
Голда: Ты? А что – говори. Ты последнее время изрекаешь истины. Правда опасное это дело.
Стенографистка: Я знаю.
Бен-Гурион: Ну-ка, послушаем глас народа.
Стенографистка: Этот глас вам может не понравиться.
Бен-Гурион: Неважно, мне последнее время многое не нравится. Наверное это старческое, или даже предсмертное. Ну давай, говори.
Стенографистка: И скажу, только потом не жалуйтесь. Вот вы тут обличали Премьера и Министра. А ведь они оба ваши ученики. Да, да, они не сделали ничего такого, что противоречит вашим собственным убеждениям.
Бен-Гурион: Моим? Разве я делал что-нибудь тайком от народа и от страны?
Стенографистка: А кто сказал: “Не важно, что хочет народ – важно, что нужно народу”? Ваши бывшие соратники оказались хорошими учениками.
Бен-Гурион: Постой, но иногда это бывает необходимо. Порой народ надо направить.
Стенографистка: Допускаю, что в этом был смысл раньше, когда наше общество бы незрелым. Но сейчас народ уже не тот, да и вы не те.
Бен-Гурион: Я-то точно не тот, что раньше. Предположим, однако, что ты права. Хорошо, тогда мы уйдем и освободим место тем, кто лучше нас, современней, демократичней, наконец.
Даян: Говори за себя, Старик. Меня еще рано списывать.
Бен-Гурион: А тебя и не спросят. Мне вот хватило смелости уйти раньше, чем вы меня об этом вежливо попросили.
Стенографистка: Интересно, подумали ли вы о том кто придет вместо вас? Ну-ка скажите, кого бы вы хотели видеть во главе государства?
Бен-Гурион: Думаю, с этим-то проблем не будет. Возможно, Шимон. Хотя…
Стенографистка: Вот именно! И это результат вашего авторитарного правления.
Голда: Врешь, у нас демократия!
Стенографистка: Обертка, не более! А у руля стоят сильные и харизматичные люди… истинные гиганты. Мы все перед ними… перед вами… преклоняемся. Вот только одна маленькая проблема. Гигантам свойственно остальных подминать под себя. Иногда они этого даже сами не замечают. В результате личности такого-же калибра просто не выживают, а остаются либо серости, либо приспособленцы и карьеристы.
Даян: Ну ты, дочка, загнула!
Стенографистка: Возможно, я немного преувеличила.
Даян: Хотя, с другой стороны… Впрочем, неважно.
Бен-Гурион: Не знаю, не знаю. Я никогда не рассматривал ситуацию с этой стороны. Что же это получается: отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина? (опускается на стул) Не понимаю. Ничего не понимаю. Наверно я слишком долго живу. Простите старика… Я просто устал, слишком устал. И