Диего: Они не безбожники, отец Франциско. Нехристи – да, но не безбожники. Они исправно молятся своему ложному богу. И на борт их судна я поднялся не по своей воле. Ведь они сказали, что нуждаются в штурмане и готовы отпустить всех купцов и моряков, если я буду у них навигатором. Правда потом они признались, что отпустили бы нас все равно. Вы знаете, я им верю. И они не склоняли меня к своей вере, отец. Более того – у них на борту я обнаружил нескольких верных католиков и даже одного монаха. У этих, похоже, была своя причина ненавидеть Испанию, но меня они в нее не посвящали. У нас даже была своя каморка, которую наш святой отец освятил как мог и в которой мы возносили молитвы.
Фра Франциско: Предположим, что душу ты сохранил. А все остальное?
Диего: Совесть, верно? Или вы имеете в виду верность сюзерену, тому самому, который послал меня убивать безоружных дикарей? Нет, все же совесть. Поверьте, сам не знаю, что удерживало меня на пиратском корабле. Впрочем, мы не слишком пиратствовали. По субботам они не искали добычи, по воскресеньям – тоже из уважения к католикам на борту. Иногда мы отнимали товары у жирных испанских купцов и это позволяло нам не умереть с голоду. Я порой восхищался этими людьми, которых год за годом гонит по морю давняя обида. Но их время истекало также как гнил и умирал их корабль. Наконец, капитан выбросил судно на берег у пустынных берегов Лузитании и распустил команду. Не знаю, что случилось с самим Маймонидом. Наверное он просто исчез, как уходит прошлое. А мне больше нечего было делать в Вест Индии. Вот и вся моя исповедь.
Фра Франциско: Я принимаю твое покаяние, сын мой, И отпускаю тебе грех восторженных мыслей. И грех молодости тоже отпускаю.
Диего: Издеваетесь?
Фра Франциско: Не совсем. Так все же, почему ты примкнул к еврейским пиратам?
Диего: Сам не знаю. Зачем мне, по вашему, присоединяться к заведомо гиблому делу, к людям иной веры, к пиратам, наконец?
Фра Франциско: Я, пожалуй, догадываюсь. Наверное, тебя привлекла именно эта безнадежность. По-видимому в тебе возродился неугомонный дух рыцарей без страха и упрека. Ведь это так благородно, сражаться за безнадежную идею. Или тебе их просто стало жалко?
Диего: Я же сказал – не знаю.
Фра Франциско: Придется над этим подумать. Мне ведь еще писать на тебя донос.
Диего: Донос?
Фра Франциско: А ты что, думал я пишу мадригалы? Ну, ладно, пора и честь знать, а то и остальным тоже не терпится на исповедь. Пойдем, Диего.
Диего: Постойте. Если вам верить, то в инквизиции все про меня знают и этих их знаний вполне хватит на два-три аутодафе. А мне и одного более чем достаточно. Почему же я до сих пор жив и на свободе?
Фра Франциско: Потому что ты им не опасен. Точнее это они так думают, полагая что авантюристы с восторженным образом мыслей не угрожают их власти.
Диего: А вы думаете иначе?
Фра Франциско: Как бы я не думал, своими соображениями я не собираюсь делиться с отцами-инквизиторами. Ладно, пойдем.
Диего: Еще один вопрос. Зачем вам это надо? Зачем вы меня предупреждаете?
Фра Франциско: Потому что тот кто предупрежден, тот и вооружен, как говорили древние.
Диего: Простите, но это не ответ.
Фра Франциско: Пока другого не будет. Идем же наконец.
Диего и фра Франциско возвращаются
Фра Франциско: Вот мы с Диего и поговорили. Кто следующий на исповедь? Может быть Доктор?
Эль Греко: Как прошло, Диего?
Диего: Скоро сами узнаете.
Доктор: А, будь, что будет. Пойдемте уединяться, святой отец.
Фра Франциско и Доктор выходят на авансцену.
Фра Франциско: Вы проницательный человек, дон Херонимо и наверное догадываетесь, о чем мы будем говорить.
Доктор: Напротив, ума не приложу. Мое происхождение я никогда не скрывал, а больше за собой я ничего не знаю.
Фра Франциско: Верно ли? Между прочим, за маранами полагается особая слежка, так как считается, что они – то есть вы – склонны к иудейскому рецидиву. Впрочем, вам это наверняка известно.