Альгис: А дальше?
Сашка: (неохотно) А что дальше? Ребенок умер в лагере, а ее освободили наши. Ну а тут, в Ленинградской квартире ее уже ждала похоронка. (пауза) Так что как бы я не любил рыженьких, это не для меня. У меня на это совести не хватит… И так у меня ее немного. (превращается в прежнего Сашку) Тем более, что товар в ассортименте.
Альгис: (в сторону) У Альгиса, похоже, с совестью проблем не было. (Сашке) Ты правда с любой можешь познакомить?
-– Конец интермедии –
Альгис: Вот так Альгис стал женатым человеком.
Натан: Это ты что, так грехи замаливал? Сначала убить сотню-другую евреев, а потом одну еврейку осчастливить?
Альгис: Ты кого спрашиваешь? Если Альгиса, то он, похоже, просто прикинул, что так ему еще лучше удастся натурализоваться. Так это вроде называется?
Натан: Альгиса, кого же еще? Потом ты ее бросил, верно?
Альгис: Сто сорок, семьсот пятьдесят два (долгая пауза). Это был Фирочкин номер. Через несколько лет она его уже не скрывала (пауза). "Этого не надо стыдиться, это надо нести гордо". Не помню кто так сказал. Может она, когда родилась наша старшая, а может и я, когда целовал ей руки. Нет, я ее не бросил. Это она меня оставила…Два года назад. Я на надгробии попросил выбить этот ее номер. Сделали, хотя никто так и не понял, что это такое. А я и не объяснял.
Натан: И ты ее обманывал все эти годы?
Альгис: Вроде бы так. Только вот, когда она уже лежала в больнице… Взял я ее левую руку, там где номер… А рука-то вся в морщинах. А я ее целую, эту ее ручку. И тут она и говорит: Прощай Альгис. Альгис – понимаешь?! Я сразу и внимания не обратил, а потом поздно было. Да и не стал бы я ее расспрашивать. Но как она знала?
Натан: Как, как! Мужчины во сне разговаривают. А женщины внимательно слушают. Но о Понарах она ведь не знала? Ведь правда не знала?
Альгис: Не знаю… Думаю, что она все знала. Ума не приложу как, да и не важно это.
Натан: Нет. Не могла она…Не простила бы.
Альгис: Ты ее не знал, мою Фиреле. Светлее ее человека не было и не будет. Все она могла принять и всех понять. Ты таких людей и не видел, а мне вот повезло.
Натан: А сюда как тебя занесло?
Альгис: Вот ехали мы ехали и, наконец, приехали.
Натан: Альгис Вайткус – сионист. Нарочно не придумаешь!
Альгис: А Альгису было все равно куда ехать. Лишь бы подальше от России. Он по глупости думал, что не будь советской оккупации, не было бы и Понар. Жаль не было там Энрикаса Клокке, чтобы объяснить ему как он ошибается. А Рувен, он хотел ехать туда, куда хотелось его девочкам. У нас уже росла наша старшая. И мы приехали сюда, в жаркую страну с крикливыми людьми, пыльными городами и войнами каждые несколько лет. Альгис с Рувеном недоуменно смотрели вокруг и не могли понять, что их здесь держит. А ведь что-то держало!
Натан: А потом?
Альгис: А потом я оказался на спасательном плоту посреди Средиземного моря. Ты слышал про эсминец "Эйлат"?
Натан: Нет. (отводя глаза) Не слышал
-– Интермедия: Акватория близ Порт-Саида, спасательный плот 1967. Альгис и старшина Гади (бейсболка израильских ВМС). –
Гади: И зачем только гражданских пускают на борт.
Альгис: Не стоило тебе жгут накладывать. Истек бы кровью себе спокойненько и не капал бы мне на мозги.
Гади: Да лучше кровью истечь, чем ждать пока за тобой придут из Порт Саида.
Альгис: Не придут. Наши им что-то серьезное взорвали неподалеку и им теперь не до нас. Так что лежи спокойно и жди вертолета.
Гади: А ты то как оказался у нас?
Альгис: У нас небольшая фирмочка под Хайфой. Выполняем оборонные заказы. Вот ваш главный радар…Впрочем, это тебе знать не надо.
Гади: Не очень-то и хотелось. А вот интересно думал ли ты у себя в Польше что будешь однажды куковать на спасательном плоту с одноногим старшиной родом из Касабланки.
Альгис: Все ты врешь, Гади. И я не из Польши и ты не из Касабланки и ноги у тебя на месте.
Гади: У меня бабка из Йемена, другая бабка из Будапешта, а деды из Алжира и Тегерана. Так что смело можешь считать что я из Касабланки. А что касается жены, так в ее семье все давно переругались на почве поиска корней. Ну и откуда же ты?
Альгис: Из Вильнюса, из Литвы.
Гади: То-то у тебя иврит такой, что так и тянет по уху заехать. Видно у меня на ашкеназов аллергия. Встретишь иногда этакого профессора Пастернака, в очках и с бородкой. Смотрит он на тебя свысока и за человека не считает потому что не тот университет ты закончил. И тоже хочется по уху заехать. А потом встретишь того же Пастернака где нибудь в вади на Синае. И форма на нем сидит как фрак на бедуине, и винтовка болтается у него за спиной как палка. Это он тебе, видите ли, воду привез, не расплескал, вошь тыловая. Так тут вдруг захочется обнять его, прямо как родного. Да и он на тебя смотрит так как будто на одном факультете лямку тянули. Или вот какой-нибудь гребаный литвак перевяжет тебе ногу и не даст спокойно истечь кровью и трындит тут что-то на своем корявом иврите. И уже не хочется по уху заехать.