А следующим был ребенок. Внук. Альгис видел его перед войной но не помнил его имени. Юргис, что ли? Да нет, вряд-ли. Откуда у учительского внука деревенское имя. Но этот белобрысый затылок он определенно видел. Нужно было выстрелить. А потом сделать два шага в сторону и убить девочку, внучку. Но Альгис не выстрелил.
Больница
Натан: (издевательски) Ясное дело, ты застрелил Клокке, перебил охрану и вывел всех в лес.
Альгис: (не обращая внимания) Альгис бросил пистолет…
Натан: (издевательски) Да, и заплакал горькими слезами раскаяния.
Альгис: .. Он сел и сидел тупо смотря перед собой пока Энрикас не сбил его на землю, ударил несколько раз сапогом…
Натан: (все так же) Ах ты бедняжка. Что, больно было?
Альгис: Потом Энрикас поставил Альгиса на ноги и заставил смотреть как он убивает Фаенсонов. Но вначале Энрикас застрелил маленьких Лошоконисов. Он сделал это походя, как будто они были ему не интересны. Ты ведь помнишь Клокке из айнзатцгруппы?
Натан хочет что-то сказать, но останавливается на полуслове.
Альгис: Литовская пылкость органично сочеталась в нем с немецкой добросовестностью. Он ничего не делал просто так, этот Энрикас. Ведь Альгис уже расстреливал людей. Но то была расстрельная команда, где каждому хочется думать что это не его пуля…
Натан: И ты, конечно, всегда стрелял в воздух.
Альгис: Нет Альгис не стрелял в воздух. И все же так было легче. А тут Энрикас дал ему свой пистолет и приказал стрелять в затылок. Он сам так делал, ты наверное знаешь.
Натан: (неопределенно) Знаю.
Альгис: И только Рувену он выстрелил в лицо. Но зачем ему нужен был Альгис? Зачем он так поступил? Зачем дал Альгису свой люгер. Что ему нужно было?
Натан: Почему ты все время говоришь о себе в третьем лице?
Альгис: Мне так удобнее.
Натан: Не поможет! Это ты, Альгис Вайткус, стрелял в евреев в Понарах. И это ты убил Лошоконисов.
Альгис: (неуверенно) Да, это был (пауза) я.
Натан: Ты! И тебя будут судить. Ты будешь сидеть за решеткой, а люди будут показывать на тебя пальцем как на животное.
Альгис: (весело) Заманчивая картина. Но, боюсь, ничего не выйдет. Вначале, наверное, будет следствие, долгое и основательное. Будут искать свидетелей, документы. У нас это умеют, ты же знаешь. Или не знаешь? Неважно. Я, конечно, во всем признаюсь, как признался тебе, но и это не намного ускорит процесс, который займет месяцы, если не годы. Потом Литва потребует экстрадиции, потом наш верховный суд эту просьбу рассмотрит. А мною уже давно будут лакомиться черви. Моя левая почка позаботится об этом, а правая ей с радостью поможет.
Натан: Значит тебе снова удастся сбежать? Как в 44-м?
Альгис: Не знаю. Может (нерешительно) Может быть ты возьмешься судить меня? А что? Будешь дознавателем, прокурором и судьей. А если хочешь, то и исполнителем приговора. Мы что-нибудь для этого придумаем. У нас, евреев, всегда найдется неординарное решение.
Натан: (вскакивает, он еще не осознал предложение Альгиса) Да какой ты еврей?!
Альгис: (ехидно) Как скажете, Павел Степанович.
Натан: (падает обратно в кресло) Судить?
Альгис: А что? Свидетельские показания не понадобятся ввиду чистосердечного… Ну ты же понимаешь…Взвесишь все за и против.
Натан: Какие еще "за"?
Альгис: Ты судья, тебе виднее.
Натан: Похоже ты хочешь исповедоваться. Но я тебе не ксендз.
Альгис: Да и я с 41-го не ходил к причастию. Последние годы я все больше в синагогу (Натана хочет что-то сказать, но сдерживается). У нас, евреев (Натан с большим трудом сдерживается), ведь нет отпущения грехов. Но высший суд есть и у нас. Правда сегодня не Йом Кипур. Так что вся надежда на тебя.
Натан: Надежда!? На меня! Да тебя надо немедленно сдать … в полицию, в зоопарк, в кунсткамеру, не знаю куда! Не понимаю, зачем я вообще тебя слушаю.
Альгис: Зато я понимаю. Тебе очень хочется узнать как из убийцы евреев Альгис сам стал евреем, израильтянином и сионистом… Стал Рувеном.
Натан: Ты не Рувен, никогда им не был и никогда не будешь!! (пауза) Но если откровенно, то я действительно хотел бы понять.
Альгис: И я тоже. Я ведь тоже не совсем понимаю… Предлагаю заслушать подсудимого.
Натан: (с трудом выдавливая слова) Ну ладно, выкладывай свое чистосердечное.