Обычно всеми делами, связанными с Алемдаром, в нашей семье занимался Евгений Павлович, однако, именно в то время, когда заранее, почти за год составлялся тематическйй план предстоящего концерта для подачи его в филармонию и был получен категорический отказ включить в этот план драматорию, Евгений Павлович был в отъезде в Киеве, и тогда я, чтобы спасти положение, набравшись смелости, записалась на прием к Первому секретарю Союза композиторов СССР Тихону Николаевичу Хренникову. В годы обучения в аспирантуре Алемдар Карананов, не найдя общего языка со своим консервативным педагогом проессором Д. Кабалевским, посещал класс профессора Т. П. Хренникова.
Драматория, показанная ещё в то время Т. Н. Хренникову, получила его одобрение и самую высокую опенку. Так что при встрече с Т. Н. Хренниковым у меня, к счастью, не было необходимости говорить что-либо о самой драматории. К этому визиту я хорошо подготовилась: взяла с собой афишу авторского концерта Алемдара, состоявшегося в Симферополе в 1977 году, и афищу исполненной в Киеве одной из симфоний "Бысти" под тогдашним названием "Победе рожденной", взяла несколько крымских газет с прекрасными статьями о его жизни и творчестве, я не могла взять с собой партитуры всех перечисленных выше сочинений - поднять и нести такой груз было просто физически невозможно, да их и не было в моем доме, однако я сообразила взять с собой партитуру 3-го концерта для фортепиано с оркестром "Аве Мария" и партитуру исполненной в Киеве симфонии. Тихон Николаевич Хренников встретил меня очень любезно, очень дружелюбно, внимательно выслушал, обе партитуры вызвали у него профессиональный музыкальный интерес и он их внимательно просмотрел - зримые, весомые, очень объемные по числу убористо заполненных нотными знаками страниц документы - самые убедительные аргументы, подтверждающие мои слова, что Алемдар Караманов в действительности активно творчески работает, а не пьянствует и хулиганит, как считает тов. Васильев, что же касается его религиозности, то это обстоятельство тоже никак не должно препятствоватъ исполнению драматории: в нашей стране религия не находится под запретом, и вероисповедание является личным делом каждого гражданина. В моей жизни это была первая, очень приятная и очень памятная встреча с государственным деятелем такого масштаба, и у меня осталось отчетливое ощущение именно государственного подхода Т. Н. Хренникова к разрешению проблемы с исполнением драматории. Т. Н. Хреиников пообещал переговорить с Васильевым, и буквально через день было получено его согласие на включение драматории в тематический план. Теперь надлежало найти партитуру драматории и передать её в производственный комбинат Музфонда СССР для расписки хоровь и оркестровых партий.
Возникла новая проблема - единственной авторской партитуры (в нашей стране тогда ещё не было ксерокса) не оказалось на месте в Министерстве культуры РСФР, которое приобрело эту партитуру десять лет назад, и никто из работников министерства не мог сказать, куда она исчезла. Мне посоветовали поискать партитуру в библиотеке Всесоюзного бюро пропаганды советской музыки, в библиотеке Московской филармонии, в библиотеке радиокомитета, в музее им. М. Глинки. Я побывала везде, но не нашла никаких следов партитуры драматории. Ее не было на нотных стеллажах, и никто из работников библиотек ничего о ней не знал. Безвыходная, тупиковая ситуация - мне на память об этой существующей в единственном авторском экземпляре партитуре оставалось только светлое воспоминание о том, как мы с Евгением Павловичем, счастливые молодожены, в 1957 году, в крошечной квартирке, где мы проживали, в течение нескольких дней по очереди обводим черными чернилами написанные простым карандашам нотные знаки - для очередного показа драматория могла быть представлена только в таком, чернильном, варианте. И в эту уже печально осознанную мною безысходную ситуацию, внезапно вмешивается проведение и заставляет меня раз и навсегда поверить, что основные моменты жизни Алемдара не пущены на самотек, а находятся под покровительством высших сил, именно они определяют и направляют все знаменательнре в его жизни, а вовсе не мы, простые смертные люди.
Наша дочь Маша с 1972 года обучалась в Центральной музыкальной школе при Московской консерватории - очень престижной, но крайне трудной для обучения из-за чрезмерной загруженности учащихся.
Я села за руль автомобиля и первые четыре года ежедневно возила Машу в школу и забирала её по окончании уроков, два раза в неделю приходилось привозить её в школу ещё раз на занятия по специальному предмету - музыке. К 1978 году мои поездки стали более редкими и приходилась на те дни, когда у Маши была специальность, и мне хотелось сберечь ей время и силы, растрачиваемые на дорогу. И вот в одну из этих уже редких поездок за Машей в школу я свернула с Садового кольца не на улицу Чехова - по обычному многолетнему маршруту, а на улицу Каретный ряд, переходящую в улицу Петровку. Совершенно не припомню, почему мной был сделан этот поворот, но именно в ту минуту, когда я повернула с Садового кольца, я заметила стоявшего у дорожного бордюра нашего прославленного дирижера Евгения Федоровича Светланова. Было понятно, что он высматривает такси, и я притормозила, вышла из машины, представилась и предложила подвезти его, куда ему надобно, инстинктивно чувствуя, что его поездка будет в пределах Центра и я ещё успею в школу к Маше. Фамилию моего мужа Евгений Федорович не только слышал, а и был лично знаком с ним по совместным застольям в Доме творчества композиторов в Рузе, поэтому он доверчиво сел рядом со мной. Оказалось, что нам действительно по пути, потому что он торопился на репетицию на фирму грамзаписи "Мелодия". У кого что болит, тот о том и говорит, а у меня болела и душа, и голова от расстройства из-за невозможности найти партитуру драматории. Поэтому я не могла развлекать досужими разговорами своего знаменитого попутчика в считанные минуты нашей короткой совместной поездки, а просто и бесхитростно поделилась с ним наболевшим, горестным, рассказала, что, разыскивая партитуру драматории, побывала и в обслуживающей его оркестр библиотеке Московской филармонии. Через несколько минут Евгений Федорович, поблагодарив и попрощавшись, вышел у ворот студии, а когда я вернулась с Машей домой, мне позвонил инспектор его оркестра и сообщил, что партитура драматории нашлась на антресолях в квартире у Евгения Федоровича, и я могу созвониться с его женой, подъехать и забрать партитуру, Незабываемо и неописуемо словами радостное волнение, с которым я взяла в руки партитуру - найденные несметные сокровища вряд ли обрадовали бы меня сильнее. Уже дома, бережно рассматривая партитуру, узнавая страницы, где ноты были обведены моей неуверенной, не привыкшей к их написанию рукой, я впервые задумалась о роли провидения в жизни Алемдара. Что было бы, если бы я оказалась у большого углового дома на повороте с Садового кольца на Каретный ряд, где в то время жил Е. Ф. Светланов, на несколько даже не минут, а секунд раньше, когда Светланов ещё не вышел из своего подъезда и не пошел к бордюру дороги, или же на несколько секунд позже, когда он уже уехал бы в такси? Партитура драматории продолжала бы безнадежно пылиться на антресолях квартиры, которую он впоследствии покинул, разведясь с женой, и, возможно, при очередной генеральной уборке была бы выброшена ею в мусорный контейнер, как невостребованный, ненужный хлам? Нет. Я никогда не думала, что моя встреча со Светлановым была просто делом случая - только провидение могло с такой сверхточностью вмешаться и разрешить подобным сверхъестественным образом злосчастную ситуацию с исчезнувшей партитурой.