— Теперь вы сможете навестить тех, кого любили. Я знаю, вы по ним скучаете.
Она была права.
Потом добавила:
— Какая ужасная погода.
И ушла. Я смял листовку в комок, бросил на пол и попытался пнуть, как мяч.
Это я плохо придумал.
Бедро пронзила боль, и мне пришлось передохнуть. Будь я суеверен, да к тому же ирландец, я бы решил, что это наказание за насмешку. Я посмотрел на почту. Два письма. В одном говорилось, что у меня есть возможность бесплатно поесть в «Рэдиссоне», если я заполню карточку о благонадежности. Второе было от адвоката Стюарта, к которому был приложен чек на значительную сумму. Из письма явствовало, что если я недоволен, то сумма может быть легко увеличена. Я был доволен.
Устроившись как можно удобнее на подушке, я постарался не думать о матери.
Сосредоточился на новом плане. Когда-то это была квартира рядом с Гайд-парком. Все было спущено в унитаз. Нельсон Элгрен уже давно был одним из моих любимых писателей. В конце своей жизни, пройдя через нищету, литературную обструкцию, болезнь сердца, он наконец поселился в Сэг-Харборе. Старый городок китобоев, где он мог передвигаться на велосипеде, да и до Нью-Йорка можно было добраться поездом. Мне очень нравился дом, который он в последние годы снимал. Около океана, и всего 375 долларов в месяц. Там были маленький дворик, камин и достаточно места, чтобы он мог разместить все вещи, которые годы держал на складе. Недалеко от него жил Е. Л. Докторов, через дорогу — Бетти Фридан и в соседнем городке Курт Воннегут.
У меня имелась небольшая книжка, в которой я иногда вел учет расходов и записывал номера телефонов. Остальные страницы были пустыми. Я взял черный фломастер и написал:
СЭГХАРБОР,
ИЛИ БАНКРОТСТВО
Какой бы сумасшедшей ни была эта мечта, я почувствовал себя лучше.
Календарь с пурпурным сердцем провозглашал: «Будь смиренен перед Господом».
Я не слишком опытен в смирении, но я хорошо знаю, что такое унижение.
Я решил купить подарок Ридж на день рождения. Что можно купить женщине-полицейскому, да еще лесбиянке, которая тебя практически ненавидит?
Колючую проволоку?
На углу рядом с гостиницей был магазин. Несмотря на его близость, я многие годы избегал туда заходить. Еще когда я был полицейским, я предупредил владельца, чтобы он не слишком завышал цены. Он сказал:
— Ты, щенок, я продавал твоей старой матери в долг, когда у нее не было горшка, чтобы поссать.
Вот так
Я был уверен, что он все еще заправляет в магазине, но увидел за прилавком его абсолютную копию — сына. Я думаю, мы с ним вместе учились в школе. Я произнес:
— Симус.
Он поднял руку, чтобы заставить меня замолчать. Я не в восторге от таких жестов. Передавали новости. В Белфасте распяли молодого человека. Его так избили сначала, что родной отец не узнал. Симус протянул руку, выключил радио и сказал:
— Джек Тейлор, вы нечасто к нам заглядываете.
Снова фраза не пришлась мне по душе. Мне хотелось сказать: «Надо же, а ведь ты такой привлекательный».
Но вместо этого спросил:
— Как отец?
— Умер, спасибо.
Я не успел ничего сказать — в магазин вошел иммигрант, и Симус мгновенно насторожился. Как будто кнопку нажали: глаза сузились, и он рявкнул:
— Что надо?
Человек сразу смешался: ему знаком был этот тон. Опустив глаза, он проговорил:
— Сахар, пожалуйста.
— Нижняя полка, рядом с чаем и кофе.
Симус следил за ним, не отводя глаз. Когда мужчина подошел с сахаром в руках, Симус грубым голосом назвал цену. Я не знаю, что и сколько стоит, если это не выпивка, которая всегда стоит больше, чем я могу себе позволить, и не только с финансовой точки зрения. Но названная им цена была астрономической. Я хотел спросить: «Что? Разве уже одобрили новый бюджет?»
Но Симус бы меня не услышал: он не сводил глаз с мужчины. Когда тот ушел, Симус сказал:
— Проклятые воришки.
— Ты его знаешь?
— Нет, никогда раньше не видел.
— Тогда как?
Он посмотрел на меня — в глазах закипала злость.
— Все они воры и вруны, и только Бог знает, какую заразу они могут занести.
Я был так потрясен, что не знал, как реагировать. Глаза Симуса посветлели, он снова заговорил дружелюбно. Спросил:
— Чем я могу помочь, Джек?
Я купил коробку конфет и поздравительную открытку. Он рассказал мне анекдот про священника и ирландское жаркое. Слава богу, я сразу же его забыл. Анекдот был сальным и совершенно не смешным. Симус же был в восторге. Я помню, как он крикнул, когда я уходил:
— Заглядывайте, слышите?
Мы неуклюжие и бестолковые,
одержимые нашим ненасытным
желанием оказаться в другом времени
и в другом месте.
Дэвид Минз.
«Разные разности»
Лил сильный дождь. Один из тех дождей, которые, казалось, направлены лично против тебя, желая промочить тебя до нитки.
Что и произошло.
Я припоминаю, что Билли Коннолли говорил, что нет плохой погоды, есть только неподходящая одежда. Заставьте его прожить шесть месяцев в Голуэе и послушайте, что он тогда скажет. Я залез в автобус и с трудом нашел место, так он был переполнен. Сидел у окна и пытался сообразить, что здесь не так. Ирландский. Все говорили по-ирландски. Я услышал:
— An bhfuil tu go maith? [1]
— Cen chaoi bhfuil tu? [2]
— Та an aimsir dona. [3]
Мне больше всего понравилось высказывание одного молодого человека, который на все это ответил:
— Та sceilin agam. [4]
У него было что рассказать. Перевод не в состоянии передать ту эмоциональную выразительность, с которой он произнес слово «sceilin». Смесь интриги, удовольствия, возбуждения и насмешки знающего человека. Я пожалел, что не слышал всю историю. Непосредственно перед отправлением в автобус вбежала девушка, которой не было еще и двадцати лет, в ветровке небесно-голубого цвета. Оглядев переполненный автобус, она обратилась ко мне:
— Это место что, занято?
Американка.
Я улыбнулся:
— Садитесь.
Она села и заметила:
— Мне нравится, как вы разговариваете.
Когда автобус тронулся, я по старой привычке перекрестился. Девушка пришла в восторг:
— Ух, надо же, как забавно!
Мне нечего было на это сказать. Она продолжала смотреть на меня. Я заметил колечко в ее левой брови и еще одно под нижней губой. Наверное, от этого дерьма больно. Чтобы заставить ее отвести взгляд, я спросил:
— Вы на каникулах?
— Это же типа отпуска, верно? Да, можно сказать и так, но это звучит скучно, вы меня понимаете?
— Почему?
Молодая американка закатила глаза, и я догадался, что так она всегда делает на вечеринках. Она ответила:
— Мой папа, он как тот старик, ему уже пятьдесят два, и он, типа, захотел узнать про мои корни. Типа, поздороваться.
Мне нравятся американцы, их живость меня поражает, свежая энергия кажется мне загадочной. Что касается меня, то я родился усталым. Я решил поддержать разговор и спросил:
— Родные вашего отца из Коннемары?
— Да, правильно, и он об этом уже миллион раз говорил. Так что я остановилась у его сестры, и она, типа, все время беспокоится. Все время волнуется. Ей бы, знаете, не мешало, типа, остыть.
Мне не очень просто было ее понимать. Если она скажет «типа» еще один раз, я взвою. Я спросил:
— О чем беспокоится ваша тетя?
— Типа, обо всем, понимаете?
До большего девушка не додумалась. Мы въезжали в Солтхилл, и мне хотелось посмотреть на залив. Чтобы американка не испортила мне удовольствие, я сказал:
— Чем вы заполняете свое время?