А н н а (Урсуле). В каком дворе свободные упряжки еще есть?
У р с у л а. Все лес возят.
А н н а. А ваша где, тетушка Уккер?
Т е т к а У к к е р (несколько неуверенно). Ты же знаешь, мы у Лемкуля в долгу, он нам свою вторую ригу сдал, так мы ему и отрабатывай, и вози, и еще восемь центнеров ржи отдай. Мой старик мне и так глаза колет: «А еще, мол, в правлении сидишь!»
А н н а. Тогда заберем у Лемкуля трактор!
У р с у л а. Трактор-то, говорят, искрит, его, говорят, в ремонт надо: на той неделе Лемкуль молотил, так будто двадцать центнеров ржи от искры у него сгорело.
Д я д я В и л л е м. Искрит, когда ему это надо.
А н н а. Ты о чем?
Д я д я В и л л е м. Да ну, лучше не связываться!
А н н а (взглянула на него: продолжает, как бы пропустив его слова мимо ушей). Бабы, мы школу начали строить, мы и достроим, пусть у некоторых тут хоть из глаз искры сыплются. А кое у кого перед Лемкулем поджилки трясутся!
Д я д я В и л л е м (задетый в своем мужском достоинстве). У кого это поджилки трясутся перед этим кулем надутым?
А н н а. Значит, бабы, правление постановило: всей деревней на новостройку выходить и упряжки всем, у кого есть, выставлять. Всем — и мужикам и бабам!
Т е т к а Д р е в с. Опять тебе напролом надо?
А н н а. Напролом ли, нет ли, большое дело делаем, мама, ни минуты терять нельзя.
Т е т к а Р а п п. Айда, утрем нос мужикам!
Т е т к а У к к е р. А если Лемкуль трактора не даст?
А н н а. Даст, если я скажу.
Д я д я В и л л е м. Небось заигрывать с ним станешь?
А н н а (улыбаясь). Может, и стану.
Т е т к а Д р е в с (укоризненно). Дочка!
А н н а. Иди, мама! Идите все на стройку! Я сейчас приду. (Берет папку и начинает просматривать дела.)
Ж е н щ и н ы выходят. Дядя Виллем задерживается в дверях, копаясь в своей записной книжке.
У р с у л а. А что ты будешь делать, если…
А н н а (вскипев). «Если»?! Если вы тоже сдрейфите?
У р с у л а. Да я не то хотела сказать, Анна. Мы-то, молодежь, не подведем. А вот наряда на стройматериалы все нет.
А н н а. Потому и нет, что в округе кто-то на нашей заявке штаны просиживает. Ждет, видно, пока у наших детишек бороды отрастут. А ты что, того же тут дожидаешься?
У р с у л а. Иду, иду. (Уходит.)
Анна садится за свой стол и углубляется в бумаги.
Д я д я В и л л е м (рассуждает вслух). «Может, и стану»… Так-то всякая может.
А н н а (не поднимая головы). В чем дело?
Д я д я В и л л е м. Плотник тут один кривую балку поставил, да чем бы ее, кривую-то, сразу выбросить, он давай ее тесать да подтесывать, пока она не…
А н н а (подняла глаза). Ну, ну?
Д я д я В и л л е м (возбужденно). Если ты с этим бугаем Лемкулем из-за трактора заигрывать станешь, смотри, от него дешево не отделаешься. Дай ему палец — всю руку утянет… А там и всю бабу на забаву!
А н н а (наблюдая за ним). Нужда заставит, черт перекрестится… С голодухи корова забор глодает.
Д я д я В и л л е м (подошел к ней). Ты себя к корове не равняй, Анна! Когда гляну я на тебя… Эх, кабы мне опять двадцать лет! Ты бы на меня не пожаловалась, так его по шляпке! На-ка, пощупай-ка. (Кладет ее руку на свои мускулы.) На кисель не похоже, верно? А эта бочка пивная, Лемкуль этот, пиявка проклятая, он у нас у всех вот где сидит…
А н н а (с хитрецой). Ты уж слишком-то его не черни!
Д я д я В и л л е м. Выходит, он и тебя оплел? То-то они все и молчат, какое у него от трактора зерно сгорело! В зерне-то в том — хлеба ни зерна!
А н н а. Похоже на то, дядя Виллем, ты сам сегодня с бочкой беседовал?
Д я д я В и л л е м (с жаром). Ты дяде Виллему не веришь? Спроси Карла Уккера! Лемкуль на той неделе ночью рожь прямо в поле обмолотил, солому всю пожег, а зерно прибрал. А потом и говорит, что рожь от искры сгорела, вот, мол, он и не может поставку сдать!
А н н а. Что же ты до сих пор ни гугу об этом?
Д я д я В и л л е м. Да я сам об этом только краем уха слышал.
А н н а. А народ что молчит?
Д я д я В и л л е м. Да ведь они все у этого мироеда в долгу, он их в кулак зажал (понизив голос), ты бы заглянула к нему в ригу, там, говорят, второй трактор стоит, незарегистрированный, его солдаты бросили, а он (с выразительным жестом) и заприходовал.