И вообще это глупая привычка — вечно бегать по квартире босиком.
Слышны шаги, по-видимому, Курт перешел в другую комнату.
Во всяком случае, я это нахожу бестактным с его стороны. Бестактным и навязчивым.
Эв морщит лоб, откладывает кисточку, смотрит на дверь.
Нет, это невозможно!..
По-видимому, он чем-то неприятно удивлен.
Эв!.. Это ты сняла мои диаграммы со стены?
Эв в замешательстве отводит взгляд от двери. Встает, идет к двери.
Вот уже до чего дошло!
Он, видимо, сильно обозлен.
Засунула за письменный стол, как ненужный хлам. Капитуляция начинается уже в собственном доме.
Эв останавливается в дверях, медлит, затем поворачивает обратно, возвращается к зеркалу, садится на пуфик.
Быстро ты это сработала, браво!.. Как в том известном анекдоте, когда по некоторому поводу перевешивают некоторые картины. Но я, между прочим, не анекдотический персонаж! И не позволю превращать меня в такого!.. Во всяком случае, не в моих четырех стенах, не здесь, — слышишь, ты?!.
Эв вновь встает, подходит к окну, смотрит в него с таким выражением лица, какое бывает, когда знаешь все наперед, ко всему привыкла, но… можешь еще в какой-то момент и потерять терпение.
Ты решила засунуть их куда-нибудь подальше, так ведь?.. Дабы создать необходимый уют нашему дорогому гостю и не портить вечер, посвященный трогательным воспоминаниям юности? Не касаться какой-то там грубой действительности… Можешь не отвечать, я и так все прекрасно понял. Наш добрый старый Фридолин не должен, упаси бог, увидеть на стене зловещее отображение того, что он еще только сегодня утром, уже как товарищ Эрлихер, представитель Управления, угробил в силу своего высокого служебного положения. Труп еще пахнет. Убийце может быть неприятен запах.
Судя по доносящимся звукам, Курт довольно рьяно орудует в соседней комнате. Эв кусает губы и выглядит не слишком жизнерадостно.
Но будущее будет таким, каким я его рисую. Это он должен увидеть перед своим носом, моя дорогая, где бы он ни сел в моем доме. Я развешу на всех стенах свои проекты, ни одного гвоздя не оставлю без диаграммы.
Эв пытается саркастически улыбнуться. Жестом, каким обычно кончают безрезультатные дебаты, она как бы хочет сказать: «Пожалуйста, делай что хочешь, — твое дело».
Так… К черту этот газон Дюрера. И репинских бурлаков — тоже куда-нибудь за письменный стол. И городскую панораму Каналетто… Мои листы должны направлять мысль в следующее тысячелетие! Кто хочет здесь сидеть, тот должен отказаться от идиллий седой старины! Кто пьет мой коньяк, пусть поднимает тост за год двухтысячный!.. Где молоток? Сейчас я прибью все свои диаграммы на стены, и он увидит, как они убедительны…
Судя по звукам, он опять вернулся на кухню, энергично орудует там в поисках инструмента. Эв проявляет известный интерес к этим шумовым эффектам, вслушивается с напряженным любопытством, как бы пытаясь заранее определить, — что он еще разобьет?
К у р т появляется в дверях, вооруженный молотком, с двумя большими диаграммами в руках.
К у р т. Где гвозди?
Э в (молча смотрит на него. После паузы). Ты не собираешься переодеться?
К у р т. В сахарнице еще недавно было несколько штук. На прошлой неделе. (Диаграммы падают у него из рук, он пытается неловко удержать их локтями.)
Э в. Надень свежую сорочку.
К у р т (все еще занятый тем, чтобы как-нибудь удержать диаграммы и молоток). Мне сейчас не до сорочек, мне нужны гвозди.
Э в. Он уже скоро придет.
К у р т. И поэтому их нужно (показывает на диаграммы) убрать отсюда? Признайся, что ты уже заранее настроилась на мое поражение. Почему ты молчишь?
Э в (устало). Что я должна сказать?
К у р т. Что, что, что!.. Я вижу, мои проблемы не слишком интересуют тебя…
Э в. Перестань.
К у р т. Пожалуйста.
Э в. Я ничего не знаю ни о каком поражении. Я вообще никогда ничего не знаю.
К у р т. Хорошо, хорошо!.. Не собираюсь тебе надоедать. (Хочет уйти.)
Э в. Курт…
Он останавливается в дверях.
(Помолчав.) Ну скажи же… Что произошло?