Помещение сельского правления в ту же ночь. А н н а сидит за своим столом, на котором навалена кипа ведомостей и квитанций. У р с у л а и Г а н с сидят за столом секретаря; они регистрируют и подшивают квитанции. Анна работает над отчетом о поставках. Все переутомлены.
А н н а (подняв глаза). Ребята, идите домой. Скоро рассвет.
У р с у л а. Еще пару квитанций, Анка, — тогда можно все к ландрату.
Г а н с (поднимает пачку листов). Солидная штука! Ландрату ворчать не придется!
У р с у л а. А он не так уж и ворчит, когда с ним Анна разговаривает!
А н н а. Кроме ландрата еще кое-кто есть на свете, Урсель.
Г а н с. Точно!
Все продолжают молча работать. Анна в полном изнеможении подпирает голову руками и закрывает глаза. Урсула подталкивает Ганса; он сочувственно кивает в знак того, что понял; оба продолжают работать, разговаривая вполголоса. Анна задремала.
У р с у л а. Что слишком — то уж слишком!
Г а н с. «Слишком» — это дело растяжимое, Урсель: что одному «слишком», то другому — в самый раз.
У р с у л а. Она себя так заморит.
Г а н с. Школа, знаешь, — это дело большое!
У р с у л а. А жизнь — не большое дело, Ганс?
Г а н с (глядит на нее, целует). Спрашиваешь!
У р с у л а (высвобождаясь). Юпп домой пришел прямо сам не свой, сразу на меня налетает: «Где выписка?» — и скорей вещи свои в чемодан пихать начал. А выписка-то до сих пор у нее.
Г а н с (улыбаясь). Значит, он сюда за ней прийти должен?
У р с у л а. Ничего тут смешного! Человек — это тебе не бумажка! А Юпп, в конце концов, может требовать…
Г а н с. …чтобы она бургомистром не была? Он ведь вот что требует! Только так не бывает, чтобы ручей в гору потек!
У р с у л а (строптиво). С каких это пор бургомистр — гора, а человек — ручей? Человек — это человек, с душой и телом, и с сердцем живым…
Г а н с. …и с головой…
У р с у л а. Тогда, значит, Анна права и Юппу надо уезжать?
Г а н с. Не будем спорить, Урсель: нам-то что до этого?
Снаружи хлопает дверь. В сенях слышны поспешные шаги. Анна вздрагивает и начинает протирать глаза. Входит взволнованная т е т к а Х а в е р к о р н.
Т е т к а Х а в е р к о р н. Моего старика тут не было?
У р с у л а. Он у Лемкуля был, тетенька Хаверкорн.
Т е т к а Х а в е р к о р н. Там темно уже. Хотела бы я знать, куда эти пьяницы девались?
Г а н с (смеясь). Может, они на стройке решили ночь отработать?
Т е т к а Х а в е р к о р н (гневно). Ты бы помолчал, желторотый! Как эта стройка началась, со стариком невесть что делается.
А н н а. Я с ним завтра поговорю, тетушка Хаверкорн.
Т е т к а Х а в е р к о р н (сердито). Вот как раз ты его в покое оставь! От этой стройки одни свары в деревне, да еще неизвестно, будет ли какой толк от нее!
А н н а (резко повернувшись к ней). Что? Ты, может, тоже у Лемкуля была?
Т е т к а Х а в е р к о р н. При чем тут Лемкуль? Я своего мужа ищу! Конечно, школу строим… знаю, слыхала! Только на что мне эта школа, если в семье разлад? (Выбегает.)
Короткая пауза.
Г а н с. Не придавай значения, Анна; мы, молодежь, за тебя.
А н н а. Я знаю, Ганс, только сейчас по домам!
Г а н с. Ну, тогда спокойной ночи, Анна! (Уходит с Урсулой.)
Анна подходит к письменному столу: в это время У р с у л а снова возвращается.
У р с у л а. Для Юппа у тебя больше ничего нет?
А н н а. Выписка тут.
У р с у л а. Это все?
Анна подает ей бумагу.
(Читает.) Печати-то нет.
А н н а. Зато на обороте кое-что есть.
У р с у л а (перевертывает бумажку, читает). «Ну разве можно быть таким глупым?» Это ты написала? (Возвращает ей справку.) Больше ничего?
А н н а. Ничего.