Д и р е к т о р. Здесь не конюшня. (Снова погружается в чтение.)
Ш у р е к уходит. Газетный лист остается на стене. Директор вынимает из письменного стола бутылку и рюмку. Наливает, пьет. Входит Ш о р н, новый парторг. Директор после неудачной попытки спрятать бутылку и рюмку вынимает вторую рюмку и ставит ее перед Шорном.
Ш о р н (отодвигая рюмку). Спасибо.
Д и р е к т о р (наполняет свою рюмку). У нас здесь земля под ногами горит. Тебе нелегко придется в роли партийного секретаря. Ты у нас третий по счету. (Пьет.) Первого сгубила водка. Он начал закладывать из-за саботажа. Второй был зеленый юнец, только что со школьной скамьи, книжный червь. Он теперь на западе. У рабочего нет доверия к партии. Фашизм у него в крови. Гранаты они крутили не переводя дыхания! А теперь как бешеные орут: «Сдельщина — это убийство». Если хочешь знать: я ни одному из них не доверяю. (Пьет.)
Ш о р н (указывая на фотографию в газете). А это кто?
Д и р е к т о р. Балке, наш лучший рабочий, выработка четыреста процентов. Наша лучшая лошадка.
Ш о р н. Дай мне водки.
Д и р е к т о р (наливая ему). В ней только сорок градусов.
Столовая. Обеденный перерыв. На продуктовом киоске надпись: «Закрыто на переучет». Лозунг снят. Столы накрыты скатертями. На задней стене деревянный стенд. На нем написано «Стенная газета». Стенд пуст.
Г е ш к е (ест суп). В прежние времена я своим эксплуататорам такое дерьмо выплеснул бы прямо в лицо.
К о л б е. Гешке, ты герой!
Д р у г о й р а б о ч и й. В нем есть мясо.
К а р р а с. Он сказал — мясо! Он бредит. Это от голода.
Т е л я ч ь я н о ж к а. В сочельник у нас всегда были телячьи ножки, до сорок четвертого. (Каррасу). А ты знаешь, что такое телячьи ножки? Если их потушить в масле, они просто тают во рту.
К а р р а с. А кто платил за эту телятину?
Т е л я ч ь я н о ж к а (хихикая). Государство. Я был служащим.
Д р у г о й р а б о ч и й. А кто оплачивал государству?
Ц е м к е (Телячьей ножке). Ты был нацистом?
Т е л я ч ь я н о ж к а. У меня было шестеро детей, коллеги.
К а р р а с. Это оттого, что ты жрал мясо.
Входит ф р е й л е й н М а т ц. Она вешает на стенд газетный лист с портретом Балке. Каррас смотрит на нее. Доска висит слишком высоко.
Я думаю, что в супе действительно было мясо.
Общий смех. Ф р е й л е й н М а т ц поспешно уходит. Входит Б а л к е.
Ш т е т т и н е р. Вот активист.
Ц е м к е (громко). Явился собственной персоной, карман на заднице лопается от наших денег. (Срывает со стены портрет Балке.)
Ш т е т т и н е р. (отойдя в сторону). Рвач! Предатель рабочего класса!
Г е ш к е. А сколько получает твой подручный, Балке?
Балке приносит еду и садится. Каррас и Цемке демонстративно встают из-за стола, за ними остальные. Колбе и Крюгер продолжают сидеть.
К р ю г е р. Я лично ничего против тебя не имею, Балке, а Штеттинер был в С. А. и вообще он дерьмо. Но ты, действительно напал на нас со спины.
Б а л к е. Я не делал из этого тайны.
Ш т е т т и н е р Это позор, это черт знает что.
Б а л к е. Каждый может сделать то же самое.
К а р р а с. Может.
Б а л к е. Вчера на собрании вы все драли глотки, что нет обуви. Если бы рабочие на обувных фабриках выпускали побольше обуви, у нас было бы больше обуви.
Р а б о ч и й. Попробуй сделать ребенка, если тебя кастрировали.
Ш у р е к. Только от нас самих зависит, добьемся мы лучшей жизни или нет.
К а р р а с. Это я могу прочесть в газете, на которую подписана моя задница.
Б а л к е. С такой умной задницей ты должен сидеть в кабинете.
Смех.
К р ю г е р. Ты говоришь, все от нас самих зависит. Хорошо, за нами дело не станет. Но кто снимет сливки? Ты видел этого профсоюзного проповедника вчера на собрании?
К о л б е. Если он тебе не нравится, почему ты терпишь?
Г е ш к е. Вот именно, почему?
К о л б е. В директорском кабинете за письменным столом сидит рабочий. Ты тоже рабочий, можешь с ним поговорить на эту тему.