Н а с т у л я (когда все вышли). Сейчас придут. Я Кастуся раньше послала.
Л о м о т ь. Только бы никто чужой не зашел.
Н а с т у л я. Я пойду постою у ворот. Коли что — постучу в окошко. (Выходит.)
Д е д Б а д ы л ь. А скажи, товарищ, далеко ли большевистское войско?
Л о м о т ь. Местечко Гневань слыхали?
Д е д Б а д ы л ь. Ага! Еще бы! Сколько раз там бывал.
Л о м о т ь. Верст, должно быть, семьдесят отсюда.
Д е д Б а д ы л ь. Это кругом, по большаку. А лесами, напрямик, и половины не будет.
Л о м о т ь. Там же болото.
Д е д Б а д ы л ь. Это если кто не знает, а я в этом лесу что у себя в огороде — каждую тропочку знаю.
Л о м о т ь. Ну, пешком, может, и можно…
Д е д Б а д ы л ь. Ездили когда-то. И теперь, если б гати кое-где подправить да бурелом расчистить… Что ж, нет хозяина…
Входят М и х а л ь и Х а л и м о н, молча здороваются с Ломтем за руку и садятся.
Л о м о т ь (скручивает цигарку, потом передает кисет пришедшим). Закуривайте.
Входят Б а т у р а, Р ы г о р и К а с т у с ь.
Б а т у р а. Вот как будто и все наши.
К а с т у с ь. Больше никого не будет. Остальных дома нет.
Л о м о т ь. Ну, хорошо… Будем знакомиться. Зовут меня Ломоть. А это вот партизан, товарищ Данилы. Документов я вам не покажу, потому что при себе их не держу, а записочка от Данилы есть. (Достает бумажку.) Может, кто знает его почерк?
Х а л и м о н. Разве что Рыгор, дружок его. С войны ведь ему Данила писал не раз.
Р ы г о р (взяв бумажку). Верно, его рука.
Б а т у р а. Ну, так читай, что он там пишет.
Р ы г о р (читает). «Поклон вам, земляки. Жду вас к себе в гости, да никак дождаться не могу. Вам, верно, панские плети сильно по вкусу пришлись».
Х а л и м о н (толкнув локтем Михаля). Слыхал? Вот это поклон!
Д е д Б а д ы л ь. Какой заслужили, нечего обижаться.
Л о м о т ь. Поиздевались тут над вами, слышал я.
Х а л и м о н. Видели, может, едучи… Только трубы печные торчат, как после пожара, а хатами нашими пани свою мельницу паровую топит.
Л о м о т ь. А как же люди живут?
Х а л и м о н. Вот у Михаля хлеб забрали, а у меня хату, так я пришел к нему и говорю: «Мой хлеб, твоя хата — давай вместе жить». Так и живем припеваючи…
Л о м о т ь. И надолго вам этого хлеба хватит?
Х а л и м о н. Хватит на месяц. А там нацепим торбы да пойдем с детьми под окнами: «Подайте, христа ради». Тринадцать душ — тринадцать торб и торбочек — сколько за один раз насобираешь.
Л о м о т ь. Шутки твои, приятель, невеселые. От них по телу мурашки бегают.
Х а л и м о н. Пробовали плакать — не помогает, так мы давай шутить.
Л о м о т ь. Ну и как же вы все-таки жить думаете?
М и х а л ь. Думаем, товарищ, что, может, скоро перемена будет.
Л о м о т ь. А кто эту перемену сделает?
М и х а л ь. Может, красные панов прогонят.
Л о м о т ь. Красные… А вы какие же? Белые?
М и х а л ь. Мы так себе… никакие.
Л о м о т ь. Вот это-то и плохо, что никакие. Я понимаю: воевать — это тяжело, это даже страшно, но в Красной Армии разве не такие же люди, как и вы? Им тоже помирать не хочется. И жены у них есть, которые без них горюют, и детки, которых они любят и жалеют. Так почему же они могут воевать, а вы нет? Почему вы ждете, чтоб они вам свободу на тарелке поднесли?
Д е д Б а д ы л ь. Правду человек говорит! Эх, мужички, мне бы ваши годы! Не лежал бы я на печи, не подставлял бы спину под панские плети.
Х а л и м о н. Вы, товарищ, неправильно говорите.
Л о м о т ь. Почему же неправильно?
Х а л и м о н. Потому что армия — это большая сила, а нас тут — горсточка. Попробуй сунуться против панов.
Д е д Б а д ы л ь. Горсточка… Возьми горсть да кинь в очи, как вот Данила.
Л о м о т ь. Вас горсть да в соседней деревне горсть — вот уже и пригоршня. А сколько у нас таких деревень! И в каждой найдутся люди, у которых накипело на сердце. Я уже не говорю про город.
М и х а л ь. И вам, городским, круто теперь пришлось.
Л о м о т ь. Забота у нас с вами одна — освободиться от белопанской погани и взять обратно землю и фабрики. А разве город может с этим справиться без вас? Или вы без города? Вы жалуетесь, что о вас забыли, что никто вам не помогает, но как же можно помочь тому, кто сам ничего не делает? Расшевелитесь, не давайте себя в обиду, не забывайте, что вы — люди.