М и х а л ь. Несу.
Через минуту Михаль, обхватив поперек туловища, вносит п а н и Я н д р ы х о в с к у ю. У нее завязаны назад руки, а рот заткнут концом шали.
Д а н и л а. Зачем рот заткнули?
М и х а л ь. Визжала как свинья недорезанная.
Д а н и л а. А руки?
Х а л и м о н. Царапается, чтоб она сдохла.
Д а н и л а. Развяжите.
Михаль развязывает ремешок и подпоясывает им свои штаны. Халимон вынимает шаль изо рта пани Яндрыховской.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Во имя отца и сына и святого духа, аминь. Матка боска, где же это я?
Д а н и л а. У меня в гостях.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. А вы — начальник?
Д а н и л а. Начальник.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Ваше лицо… Я вас где-то видела, но сейчас… ничего не помню.
Д а н и л а. Зовут меня Данила Дрыль. Мы как будто знакомы.
Пани Яндрыховская падает в обморок.
Д е д Б а д ы л ь. Хе-хе. Видать, что знакомы.
Х а л и м о н. Михаль, давай дикалону, пани окочурилась.
М и х а л ь. Где я тебе возьму?
Х а л и м о н. Под вывороченным пнем… Целая лужа.
Михаль идет.
(Прикладывает ухо к груди пани.) Живая, сердце трепыхается.
Михаль приносит в шапке воду. Халимон обмакивает руку и брызгает пани в лицо. Она, открывает глаза и медленно садится.
Д е д Б а д ы л ь. Попрыскать бы ее, гадюку, как она нас прыскала.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я (становится на колени и заламывает руки). Боже милосердный! Молюсь тебе, как сын твой молился в саду Гефсиманском. Если можно, пусть минует меня чаша сия. Пошли огонь небесный, пусть ударит гром и испепелит дотла негодяев, поднявших руку на верную слугу твою.
Д е д Б а д ы л ь (замахиваясь посохом). Ах, паскуда! Вот как трахну, так будет тебе гром.
Д а н и л а. Погоди, дед. Мы все сделаем по порядку.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Болесь, дитя мое! Прощай навеки!
Д а н и л а. Не помирай, пани, ты нам еще нужна.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. На глумление? Лучше смерть.
Д а н и л а. Мы караем, но не издеваемся… Болесь — это ваш сын, уездный начальник?
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Мой сын.
Д а н и л а. То самое ваше дитятко, от которого весь уезд стонет?
Пани Яндрыховская молчит.
Вы знаете, что от него весь уезд стонет?
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Мой сын выполняет ту миссию, которую возложила на него отчизна.
Д е д Б а д ы л ь. Погоди, мы еще припомним ему эту миссию.
Д а н и л а. А на пани отчизна тоже возложила миссию — народ истязать?
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Я слабая женщина, я никого истязать не могу.
Х а л и м о н. Ах, чтоб ты сдохла, слабая! Михаль, покажи ей, как она тебя расписала.
М и х а л ь (с серьезным видом развязывает ремешок. Глядя на Данилу). Показать?
Д а н и л а. Не надо. Пани и так хорошо помнит.
Д е д Б а д ы л ь. Сама же как будто на конюшне была.
Д а н и л а. А без хлеба и без крова пани людей оставила, с сумой пустила — это тоже от слабости и от большой доброты?
Пани Яндрыховская молчит.
А в тюрьму сажала… Так вот что, пани… За надругательство над людьми, за истязания я вас… приговариваю к смерти.
Пани Яндрыховская закрывает лицо руками, ноги ее подкашиваются.
Х а л и м о н (поддерживая ее). Стой, чтобы ты сдохла, чего валишься до времени!
Д а н и л а. Но я помилую вас, если вы выполните одно условие.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Если это в моих силах.
Д е д Б а д ы л ь (Даниле, взволнованно). Как это ты помилуешь? А если я не помилую? А если твоя мать, покойница, не помилует?
Д а н и л а. Не горячись, дед, дослушай до конца. Я говорю так не потому, что жалею эту гадину, а потому, что хочу спасти людей, которым грозит смерть. (К пани.) У вашего сына в лапах находятся трое моих партизан. Их ждет расстрел. Так напишите своему сыну, этому сукину сыну уездному начальнику пану Яндрыховскому, чтобы он немедленно их выпустил. Напишите также, чтобы он выпустил тех крестьян, которых вы засадили в тюрьму, и вернул им все отобранное. Не забывайте, что́ с вами будет, если я не выручу этих ладей.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Но ведь это дела государственные, сын может меня не послушать.