Д о б р ы я н. Большое вам спасибо, Нина Владимировна. Вы меня растрогали. Садитесь, пожалуйста.
Все садятся.
М я к и ш е в а. Великий вы подвиг совершили, Борис Петрович. Да вот беда — не укладываемся мы в лимиты.
Д о б р ы я н. К сожалению, не только у вас такое положение.
М я к и ш е в а. Чудесные люди, ударники коммунистического труда, а мы вынуждены им отказывать, делить на достойных и недостойных. А они все достойны.
Д о б р ы я н. Так что же делать?
М я к и ш е в а. Вот мы и пришли посоветоваться с вами — что делать?
Д о б р ы я н. А я тоже не знаю.
М я к и ш е в а. Нельзя ли увеличить лимит на бессмертных?
Д о б р ы я н. Лимитами я не распоряжаюсь, Нина Владимировна. Вы это сами хорошо знаете.
М я к и ш е в а. Но ваше мнение, ваши рекомендации… С ними ведь считаются.
Д о б р ы я н. Я не имею права давать необоснованные рекомендации. Вы знаете, что такое демографический взрыв?
М я к и ш е в а. Слыхала. Это когда люди расплодятся в неимоверном количестве.
Д о б р ы я н. Вот именно — в неимоверном. Если пустить это дело на самотек, так их за сто лет расплодится в нашей республике два миллиарда сто восемьдесят семь миллионов. Вас это устраивает?
М я к и ш е в а. Меня это расстраивает, Борис Петрович. Если бы вы видели, что в коллективах делается. Пусть вот Николай Григорьевич скажет.
С и д о р о в и ч. Поделило бессмертие людей, Борис Петрович. Нас, так называемых бессмертных, горсточка, а их ведь вон сколько! И обидно им, конечно. Более сознательные вида не показывают, а все равно нет прежней теплоты в отношениях. Есть такие, что и не скрывают своей обиды. Другой и шпильку подпустит. Дает ему мастер деталь обработать, а он: «Такая сложная! Это не для смертных. Вон бессмертному дай». И так неловко себя чувствуешь, будто виноват перед ним.
Д о б р ы я н. Ну, а если вас премируют, а его нет, так вы тоже виноватым себя чувствуете?
С и д о р о в и ч. Премия — дело другое. Сегодня я получил, завтра он. А здесь же на веки вечные. И в семье тоже… Жена какими-то чужими глазами смотрит. И меня разные мысли одолевают. О вечном думаю. Умрет жена, дети умрут, а я все буду жить и жить. Непонятно как-то. Один я буду? Вероятно же, не один. Другая будет… И дети… Может быть, бессмертные. А эти? Через каких-нибудь сто-двести лет я, может быть, и забуду, какие они были. Вот и думаю… Ночами не сплю. Шел с Ниной Владимировной к вам насчет лимитов, а как услышал, что счет на миллиарды идет, так и язык не поворачивается. Так вот я и думаю: а нужно ли мне это бессмертие? Жил я спокойно, работал, люди меня уважали, никто косо не смотрел на меня. Останусь я лучше таким, как и был. И детей приласкаю, как раньше, и жена не будет смотреть, как на марсианина. Как думаете, Борис Петрович, имею я право отказаться от бессмертия?
Д о б р ы я н. Ну конечно. Но этим не решается проблема. Вы откажетесь, а другие ведь не откажутся. Есть такие, что за горло берут: давай бессмертие, душа из тебя вон! Значит, все равно останутся смертные и бессмертные. А с ними и проблемы.
М я к и ш е в а. Так вы нам ничего и не посоветуете?
Д о б р ы я н. К великому сожалению.
Мякишева и Сидорович встают и прощаются.
С и д о р о в и ч. Я свою проблему разрешил. Пришел сюда бессмертным, а ухожу нормальным человеком.
Д о б р ы я н. Я даже не знаю, радоваться мне вместе с вами или печалиться. Скорее всего — печалиться.
М я к и ш е в а и С и д о р о в и ч уходят.
С к о р о с п е й (входит. С наигранной фамильярностью). Благословение дому сему.
Д о б р ы я н (встает из-за стола, идет навстречу). Добрый день, Степан Тарасович!
Обмениваются рукопожатиями.
Прошу, присаживайтесь.
Садятся.
Чем могу служить?
С к о р о с п е й. Ну, зачем же так официально! Какая там служба. Ехал мимо, дай, думаю, заверну на огонек, поздравлю старого друга. Ты, говорят, такого тут натворил…
Д о б р ы я н. Натворил… хлопот людям. Вы не представляете, сколько разных проблем возникает в связи с этим открытием.
С к о р о с п е й. Да что это ты — вы, вас, вам. Мы ведь, можно сказать, старые друзья.