Все хохочут.
К а т е р и н а (обиженная). Хорошо, что ты… безносый.
К а с т у с ь. Не гневайся, панна старостовна, из песни слова не выкинешь.
Н а с т у л я. Пан Шмигельский идет.
Все смотрят в ту сторону, откуда идет Ш м и г е л ь с к и й. На нем френч цвета хаки, синяя шляхетская фуражка и блестящие сапоги. Катерина отнимает у Рыгора руку и слегка отодвигается. Рыгор сидит насупившись.
Ш м и г е л ь с к и й (только Катерине, не обращая внимания на остальных). Добрый день, панна Катажина!
В с е (с преувеличенной вежливостью). Добрый день, пан Шмигельский!
Ш м и г е л ь с к и й. Как поживаете? (Целует Катерине руку.)
В с е. Как сами топаете?
Ш м и г е л ь с к и й (высокомерно оглядываясь). Компания у панны Катажины хоть и не очень почтенная, зато веселая.
К а т е р и н а. Я тут случайно очутилась.
Б а т у р а. Слу-чай-но! (Подмигивает Рыгору.) Слыхал?
Ш м и г е л ь с к и й (не обращая внимания на Батуру). Почему пани на престольном не была?
К а т е р и н а. Да так, поленилась.
Ш м и г е л ь с к и й. Напрасно. Там бы панна Катажина нашла компанию более приличную. Ярмарка была большая. Свиньи ладные были, хоть и не очень много. Пан Заруба борова привез — ах, если бы пани видела, что за боров! Пудов на пятнадцать, коли не больше. Моего панна Катажина видела? Так почти такой же. Пан Халявский с молодой женой в костел приезжал. Тоже кобыла важная. Правда, чуточку пониже моей, но тоже формальная и спереди и сзади. Отца вашего видел, словом перекинулся. Имею большой интерес к нему. (С намеком.) И до панны Катажины также. Этими днями заверну. Досвиданьице! (Целует Катерине руку и, ни на кого не глядя, уходит.)
Все, кроме Катерины, провожают его насмешливыми взглядами.
Б а т у р а (кивая головой в сторону Шмигельского, словно говоря: «Видели, что за тип!»). Пан Шмигельский!
К а с т у с ь. Френч английский!
Н а с т у л я. Духи да мыло!
Р ы г о р. А сам — дурило.
Хохочут. К а т е р и н а обижена; она встает и, ни с кем не попрощавшись, уходит.
Б а т у р а (Рыгору). Бедный Рыгорка, будет тебе горько. Теперь целую неделю будешь прощенья просить.
Р ы г о р. Либо буду, либо нет.
К а с т у с ь. Если б у него такой боров был, как у Шмигельского, так и прощенья просить не надо было бы.
Ж е н щ и н а с к о т о м к о й (проходя по улице). Не покажете ли, люди добрые, дорогу на Глинище?
Б а т у р а. Почему ж нет. Такой молодке я не только до Глинища, а до самой Москвы показал бы дорогу. (Встает, отводит ее от завалинки.) Иди, бабочка, вот этой дорогой. Там будет речка и мост, так ты в речку не лезь, а по мосту иди. (Тихо.) Ну, что сорока принесла?
Ж е н щ и н а с к о т о м к о й. Опоздала. (Оглядывается на парней и девушек и быстро что-то говорит Батуре вполголоса.)
Б а т у р а (вполголоса). Жаль… Если б чуть пораньше. (Громко.) Как пройдешь мост, так пойдешь лесом. А как выйдешь из лесу, то и Глинище недалеко. (Возвращается на завалинку, берет гармошку и тихонько наигрывает печальную мелодию.) Так вот, получил пан Яндрыховский эту писульку в десять часов, а в шесть часов утра партизан тех…
Р ы г о р. Что?
К а с т у с ь, Н а с т у л я (встревоженно). Расстреляли?
Батура не отвечает и продолжает наигрывать тот же печальный мотив. Все молчат, затем начинают петь.