К р о ш к а. Две недели окружения, какие могут быть продукты!
Михаил тянется к ящику.
(Отстраняет его руку.) Нельзя, разбудишь.
М и х а и л. Мину разбужу? Бомбу, что ли?
К р о ш к а. Погоди, разбудишь — будет тебе взрыв.
Плачет ребенок.
М и х а и л. Ребенок! Как он здесь оказался?
К р о ш к а. Это ангелы авиабомбу в полете подменили, наверное. Так. Ищу воду. Колодец пустой. У колодца женщина и вот он. Мать убита. Только я его взял на руки, он сразу уснул, а то кричал как заведенный.
Е в г е н и й выходит из укрытия.
Е в г е н и й. Тут не знаешь, повезло ему или нет.
А м в р о с и й. Господи, если ты нас наказываешь за грехи, пожалей хоть безвинную душу, спаси его, сохрани! Пусть в него не стреляют!
К р о ш к а. Вот дурак я! Теперь он у меня на руках помрет от голода, я буду виноват. Воды даже нет. А тем более молока.
А м в р о с и й. Господи, дай нам выбраться из мешка, мы его кому-нибудь отдадим на воспитание. Ручками он как! Эх ты, грудь все ищешь.
Младенец плачет.
В и к т о р. Дайте ему патрон в ручки, пусть поиграет.
Г а л и н а. Нет, Витенька, ребенок может в рот взять патрон.
К у з ь м а. Надо ему дать палец пососать, он подумает, что это соска, и замолчит.
К р о ш к а (вытер руку о полу шинели и сунул руку в ящик). Ох ты, как сосет. Я не знал, что у меня такие пальцы вкусные, сам бы обсосал. Товарищ капитан, научи меня ругаться на немецком языке, я благословлю Гитлера через твою дудку. Вот этой рукой, которую младенец сосет, я бы хотел задушить Гитлера!
К у з ь м а. Надо назвать ребенка.
К р о ш к а. Я знал одного мальчика, его назвали Эпоха. Теперь он вырос и судьбу проклинает.
М и х а и л. Назовем его Юрий. В соседней роте парень один семь танков подорвал, а когда без руки остался, лег со связкой гранат под танк. Он нас выручил, а сам погиб. Пусть будет еще один Юрий.
Мария роется в вещмешке. Входит Е р м о л а й.
Е р м о л а й (тихо, отцу). Отец, я нашел в подвале корзинку лука. Куда спрятать?
К у з ь м а. Поровну на всех, имей в виду!
Е р м о л а й (громко). Я лук нашел!
Солдаты окружают Ермолая с криками «ура».
К у з ь м а. Стойте! Каждому по одной луковице! Почему взял две? Тебе две, а ему ни одной? Маша, подойди!
Мария роется в вещмешке.
К р о ш к а. Кузьма Александрович, один боец без пайка остался. (Показывает на ящик.)
К у з ь м а. Этому бойцу я советую пока воздержаться от лукового пайка, а когда хлебный будет, — он получит двойной.
К р о ш к а. Ты слышал, герой? Мой палец тебе, а луковка мне. А потом, когда дядя Кузьма выдаст нам двойную порцию хлеба, тебе будет хлеб, а мне будет твой палец. Идет? (Ест лук.) Вах, такого горького лука я еще в жизни не ел. Прямо черные звезды из глаз сыплются.
Мария, найдя что-то в вещмешке, подает Крошке.
Сахар? Ах ты, умница Маша, будь благословенна! (Сует сахар в ящик.) Ну вот, соси. Только не все сразу, эй! Оставь на потом.
Входит п о л к о в н и к.
П о л к о в н и к. Все пути отрезаны.
Входит Е л к и н.
Е л к и н. Товарищ полковник, мы получили вот это по рации… С тех пор рация молчит. (Отдает листок полковнику.)
П о л к о в н и к (читает). Это — приказ. Пожалуй, сейчас разумнее всего так и сделать. Товарищи! Я принял командование над остатками батальона и работниками штаба армии две недели назад. Нас было до трехсот человек. Сегодня нас около тридцати. Враг окружил нас и почти не стреляет. Вероятно, получен приказ взять нас живыми. В плену нас ждут пытки, коммунистов и политработников расстреляют. Мы получили приказ о самоликвидации.
К р о ш к а (Михаилу). Какая-то самоликвидация, это что?
М и х а и л. Последняя пуля для себя.
К р о ш к а. Самоубийство, что ли?
П о л к о в н и к. Нет, не то, товарищ боец. Самоликвидация проводится в исключительных условиях, когда враг пытается взять тебя живым и использовать. Самоликвидацией мы лишаем себя возможности измены под пытками. Я солдат и должен подчиняться приказам. Но я еще и командир, я должен требовать выполнения приказа от подчиненных, и безо всякого колебания. Другой жертвы Родина от нас не примет.