К р о ш к а (к Вилли). Ах ты гад! Ты не только русских убивал. (Бормочет ругательство.)
В и л л и. Прошу не оскорблять пленный. Я знаю русский языка.
М и х а и л. Битте! (Приглашает немца сесть.)
В и л л и. Не трудитесь говорить немецкий язык. Ми не любит, когда не немец говорит немецки. Неправильно так.
М и х а и л. Хорошо, мне безразлично, на каком языке говорить.
В и л л и. А я вообще не желал с вами говорит. Я знаю ошень много, но беседовать не хотел. Это мое дело, беседовал з вами или нет.
М и х а и л. Но побеседовать придется.
В и л л и. Честь мундир немецкий офицер! Высокий… Высший… верхний знак человеческого достоинство — это есть верность. Верность з присяга. Беседовал з вами не будет.
М и х а и л. А кому присяга?
В и л л и. Присяга Адольф Гитлер и рейх!
М и х а и л. А если бы вы присягнули сатане?
В и л л и. Адольф Гитлер есть бог!
К р о ш к а. Давай сюда своего бога, я ему рога-то обломаю. А я не справлюсь — другие справятся.
В и л л и. Да, я зналь, что ви все равно расстреляйть мне. Брат Рудольф вам будет отомстить в пропорции сто на одному. Ви сопротивляйт нет как. Вы не имейт оружие против наши танк…
Загрохотало, заухало. Вилли инстинктивно пригибается к земле, потом выпрямляется, спохватившись.
К р о ш к а. Вах, что такое, кацо? Какие-то огненные хвосты так: тю-у, тю-у?!
Е л к и н. Это наш новый гвардейский миномет «Катюша».
В и л л и. Ви сопротивлять нет как. Брат Рудольф вам будет отомстить за я… за мной в пропорции тысяча на одному. Брат Рудольф применяйт нових оружие, на тысячу раз сильнее бомба.
К р а в ц о в. Когда только ваш Адольф подавится.
В и л л и. Подавится — что есть такое?
К р о ш к а. Подавится — это возвысится. Лучше станет.
В и л л и. Наш фюрер — она уже подавился.
В и к т о р. Хватит с ним тут шутки шутить. К стенке его!
К у з ь м а. Стой, парень! Мы не фашисты. Он пленный ведь. Поживет в плену, разберется сам, где правда. Ему мозги запудрили.
В и л л и. Я нет разбирайт, где правда! Когда Гитлер будет вам править, ви будет раби и будет кричал: «Она гениальный человек Адольф!» Ви перед его портрет будет… как это… бить… как эта пословица? Да, бить баклуши перед нему будет! Теперь расстреляйт мене, и я подавиться вместе з майн фюрер!
Е л к и н. Уведите пленного, лейтенант Кравцов, вы несете ответственность за его жизнь.
В и л л и (уходя). Дайт мне оружие! Я хотеть покончил себя! Я з вами беседовать! Дайте мне бросать себя вниз!
Крошка связывает его.
М и х а и л. Суньте его подальше в пещеру.
В и л л и. Айн момент! Протест Красный Крест! Это есть садизм! Я обязан покончил у себя.
К р о ш к а и К р а в ц о в уводят пленного. К р о ш к а возвращается. Поет.
М и х а и л. Что-то ты голос потерял, Крошка.
К р о ш к а. У меня как будто петушиная кость в горле застряла. Это я сухарем подавился. Вот до войны у меня был голос, все говорили: такой голос во рту иметь — не надо леденцов.
М и х а и л. Это верно — было такое дело, ели мы сухари.
В и к т о р. Отец, отдай этот сухарь. Есть охота. Давай поделимся.
К у з ь м а. Говорю — нет. Это пайка твоего брата. Даже если мне придется ждать его до конца войны, я все равно сохраню ему сухарь. Почти все вернулись, может, и он вернется… А ты, сынок, в какие бы передряги ни попал, на чужую пайку рот не разевай.
К р о ш к а. Эй, сейчас бы в баню…
П е р в ы й с о л д а т. Только что в бане были, в реке.
К р о ш к а. То кровавая была баня…
Входит измученная М а р и я. Левая рука у нее забинтована.
М и х а и л. Маша? Маша! Как хорошо! Я уж думал… А Галина?! Галина где?!
М а р и я. Галина… Ей оторвало руку и ногу… Она погибла…
Все снимают шапки. Молчание.
Г о л о с в р у п о р. Говорит немецкая передвижная радиостанция. Русский Иван! Не надоело тебе голодать? Не хочется шоколада? Приходи, покормим. Ваше сопротивление бессмысленно. За кого и за что вы себя губите? Те, кто вовремя сумел понять обстановку и перешел на нашу сторону, уже объедаются шоколадом. Только что к нам перешел ваш солдат — Андреев Ермолай…
К у з ь м а. Что?! Что?! Нет, убили, взяли документы! Убили, сынок!
Г о л о с. Послушайте самого Ермолая Кузьмича.
Г о л о с Е р м о л а я. Солдаты! Нас обманывали, что немцы плохо обращаются с пленными. Со мной обращаются гораздо лучше, чем у вас.