Помогите, он живой!
В и к т о р. Все. Он мертвый. Что ты наделал? А вдруг он не виноват?..
К у з ь м а. Не виноват? Но почему он мне в глаза не смотрел? Почему падал на колени, просил прощения? Вот твоя пайка… (Достает сухарь и бросает в Ермолая.) Чужие сухари ел! Не дождался своего! Что ты отца заставил сделать?!
М и х а и л. Зачем вы это сделали? Его надо было судить. Его все равно бы к стенке поставили.
К у з ь м а. Мой сын, я родил, я воспитал, я убил, я себя убил, верите?! Я себя убил. Но я и мертвый буду воевать. Я с ними расквитаюсь! (Виктору.) Сынок, я знаю, сегодня меня убьют. Похорони нас вместе. (Убегает с автоматом.)
Слышна стрельба.
М и х а и л. Помогите ему огнем!
В и к т о р. Отец!!! (Выбегает.)
Затемнение.
Звучит музыка — Вагнер, «Гибель богов».
Трассирующие пули пишут на небе: «1945 год. Май».
Разрушенный город. Пробегают с о л д а т ы, обнимаются, салютуют из ружей, смеются, плачут.
М и х а и л вносит две связки книг, садится на скамейку, читает. Входит М а р и я, она в нарядном платье, катит коляску с куклами. Мария нарочно спотыкается о связку книг. Книги падают. Михаил поднимает их. Мария снова проходит мимо и опять рассыпает книги.
М и х а и л (не глядя). Да что же это такое! Смотреть надо.
М а р и я. Герр официр извинит меня, но что вы читаете? Библия Лютера? После потопа читать Библию? Это смешно!
М и х а и л. Фрейлейн, идите, идите…
М а р и я. Посмотрите лучше, как хорошо кругом, вдали виднеется лес, может, прогуляемся? А? (Садится на краешек скамьи.)
М и х а и л. Я занят, вы не видите? (Резко встает, видит Марию.) Маша?
М а р и я. Читай, читай больше свои книги. Опять Библия?
М и х а и л. Валялись на мостовой. Знаешь, как странно получилось — это вроде мои Библии. Мне так кажется. Скажи, а ты что такая нарядная? Невестой выглядишь…
М а р и я. Я всю войну это платье в вещмешке проносила. Так легко в нем, прямо порхаю.
М и х а и л. А куклы?
М а р и я Да я их из огня вытащила, они уже тлели. У меня же будет много детей, двенадцать человек. Я всю войну об этом мечтала.
М и х а и л. Это что — двенадцать апостолов?
М а р и я. Тебе все Библия покоя не дает. Ведь в году двенадцать месяцев. Я каждому дам имя месяца. Двенадцать детей для меня будут всем — холодом, теплом, снегом, дождем, солнцем, цветами… А я буду им мать — природа. И строгая и ласковая.
М и х а и л. Ты в детстве с кем-нибудь играла в жениха и невесту?
М а р и я. Играла, с девочками. Была то женихом, то невестой. А ты что, хочешь поиграть со мной? Для этого мы уже стары… Нам уже пора в бабку-дедку играть. Дедушка, на внучат. (Толкает к Михаилу коляску.)
М и х а и л. Нет, это бабушкино дело. Возьми их сама. (Толкает коляску обратно.) И вообще нам бы детишек с тобой, а не куколок. (Целует Марию.) Ты обиделась? Бабушка, обиделась?
М а р и я. Как не стыдно! Внуки на нас смотрят, а еще дед! Седина в голову… (Уворачивается от Михаила и убегает.)
М и х а и л бежит за ней.
Слышен их смех. Потом — взрыв. Тишина. Входят с о л д а т ы и В и к т о р.
В и к т о р. Миша, Маша! Миша, Маша! Только что здесь был, я видел. Вон книги его валяются… Коляска какая-то. (Берет куклу.)
Входит М и х а и л с М а р и е й на руках.
Мина? Мина?.. Ничего, сейчас в медсанбат…
Михаил молча качает головой, опускает Марию на скамейку. Солдаты поднимают скамью и несут ее.
Затемнение.
ЭПИЛОГ
На сцене М и х а и л, в руках у него кукла. Входит В и к т о р.
В и к т о р. Пакет на ваше имя.
М и х а и л. Открой и прочти.
В и к т о р. Вызывают в город Нюрнберг, на судебный процесс над главными военными преступниками… Военным обвинителем.
М и х а и л. Я же не юрист, я филолог. Недоразумение какое-то.
В и к т о р. Нет, это на ваше имя. Может быть, им понадобились люди, которые своими глазами видели войну, сидели в окопах, освобождали людей из концлагерей.
М и х а и л. Это ведь не только я видел, ты тоже.
Г о л о с. Ты расскажи за нас.
В глубине сцены по очереди появляются п о г и б ш и е.