М а р и а м. Ты остановился на полпути к правде.
С е р г о. Успокойтесь, тетя Мариам… Не надо терять веру. (Заплакал.)
М а р и а м. Почему ты плачешь, мальчик? Мне эти слезы не нравятся. Иди, отдохни. Только вытри слезы, не вноси их в дом. Говорят, это плохая примета.
С е р г о. Спокойной ночи! (Уходит к себе.)
Сумерки сгущаются.
М а р и а м (покачала головой). Какая там спокойная ночь — у матери?.. Анико, ты здесь?
А н и к о. Разве я могу вас покинуть?
М а р и а м. Да, дитя мое, не покидай меня.
А н и к о. Тетя Мариам, ведь Серго вам ничего плохого не сказал…
М а р и а м. Сказал, детка, сказал. Сердце матери не обманешь… Когда болит палец — отзывается сердце, когда болит сердце — никто не отзовется… (С помощью Анико медленно поднимается по лестнице дома…)
Темнеет. Вдали гремит гром, вспыхивает молния. Мариам смотрит на небо. При вспышках молнии видно ее сразу постаревшее лицо.
Тот же вечер. Комната в доме Мариам. Стол, несколько стульев. У стены книжный шкаф. В углу кровать. Над кроватью висит большая фотография Константина — мужа Мариам. Рядом большое фото Мариам, карточка Левана вместе с Серго в детстве и фото Левана в юности.
Входят М а р и а м и А н и к о. Мариам зажигает свет, садится, задумчиво смотрит на портрет сына.
А н и к о. Тетя Мариам, я вам постелю.
М а р и а м. Нет, зачем торопиться. Я еще поговорю с сыном. С моим сыном, который смотрит на меня с фотографии.
Г о л о с Т е д о. Хозяева! Хозяева!
М а р и а м. Посмотри, кто там.
А н и к о (выходит и сразу же возвращается). Какой-то человек просится ночевать. Говорит, инвалид войны, не может идти в темноте. Странный какой-то, вроде ненормальный.
М а р и а м. Это война ненормальная и те, кто ее придумал. А сумасшедших на войну не берут. Впусти его, не заставляй ждать.
А н и к о (распахнув дверь). Прошу вас, заходите!..
Входит Т е д о. На нем старый немецкий френч. Он без шапки.
Т е д о. Мир дому сему!
М а р и а м. Здравствуй!
Т е д о. Извините, мамаша, за беспокойство. Я из Урави. Был в городе у врача. Разрешите переночевать у вас.
М а р и а м. Гостя бог посылает.
Т е д о. Мужчины здесь есть?
А н и к о. Как видишь, нет.
Т е д о. Тогда извините, я пойду к другим.
М а р и а м. Почему же к другим? Над моим домом тоже есть крыша.
Т е д о. Но в доме нет мужчин. Это неудобно.
М а р и а м. Что же неудобного? Здесь нас две женщины. Раз ты вошел в дом, как же я тебя отпущу к другим? Есть скатерть и есть кому стол накрыть.
Т е д о. Ах, матушка, есть мне совсем не хочется, клянусь детьми… Это ваша дочь?
М а р и а м. Нет, это соседка. Хоть глаза мне закроет, когда придет пора. Народ не любит, когда у покойника глаза открыты, — люди думают, что покойник глядит, кого еще забрать с собой.
Т е д о. А свои детки есть?
М а р и а м (показав на фото). Это мой сын. Солдат.
Т е д о. Симпатичный парень. Еще не вернулся?
М а р и а м. Пока нет.
А н и к о. Дядя, посмотри внимательней, может, ты его где встречал на фронте?
Т е д о. Нет, такого парня не видел. Эта война кого целиком съела, а меня пожевала и половину выплюнула. Ночью ходить не могу. Совсем пропащий стал человек. Кричу во сне. Все кажется, что черти со свастикой на сковородке меня поджаривают. За детей боюсь. Им иногда кажется, что отец сумасшедший, они пугаются. Но вы не бойтесь. Вас я не потревожу. Сейчас тепло, я могу в сарае переспать.
М а р и а м. Кто же кладет спать гостей в сарае? У меня вторая комната свободна.
Т е д о. Спасибо.
А н и к о. Вы ранены?
Т е д о. Ранен-то я не был. В сорок втором под Ростовом попал в плен. Вместе с другими пытался бежать из лагеря. Доползли до колючей проволоки. Меня током шибануло и отбросило… А мои товарищи погибли… Для других мир, а я все еще по ночам воюю… Врач обещал вылечить… А я уже и не верю… Ну, ладно, я вам надоел уже воспоминаниями. Родне и то жалобы надоедают, а уж чужим людям и подавно.
М а р и а м. Вы мне пожалуйтесь, я вам, вот и полегчает.
Тедо зевает.
Вы устали. Приготовить вам постель?
Т е д о. Было бы хорошо.
А н и к о уходит в другую комнату.
Я завтра должен рано подняться. (Кивнув на фото.) Это кто, не вы будете?