К а р а м а н. Я тоже заставлял ее реветь, но меня ни она, ни ее мать не запомнили.
К е ч о. Ты всегда был счастливчиком.
К а р а м а н. Дурной, запоминают того, кто в душу запал, ей-богу! Тут ты должен в лепешку расшибиться, эта девушка того стоит, а не захочешь, я сам присватаюсь, этакая любого холостяка с пути собьет.
Д а р и к о (выносит стол с едой). Сначала попробуйте это, чтобы червячка заморить, а я пока дома большой стол приготовлю. Теона, разломи чурек, разделай цыпленка, поставь копченую гусятину. (Уходит в дом.)
Т е о н а. Чурек я разломлю, а цыпленка всегда мужчины разделывают.
К а р а м а н. Кечо у нас это делает лучше всех в деревне.
К е ч о. Какое геройство! Ты бы меня еще похвалил за то, что я лучше всех ем!
Т е о н а (смеясь). Мне, пожалуйста, ножку!
К е ч о. Прошу, но почему ножку? Белое мясо нежнее…
Т е о н а. Что может быть лучше ноги, когда хочешь убежать?
К е ч о. Тогда я возьму крылышко, чтобы на лету тебя догнать…
К а р а м а н. Молодец!
Д а р и к о приносит вино, разливает.
Д а р и к о. Пусть нас осенит благодать сегодняшнего солнышка. (Пьет.) На еду не смотрят, ее в рот кладут, не обижайте хозяев…
К а р а м а н. Я-то ем, даже за ушами трещит, а вот мой друг лишился почему-то аппетита. (Напевает.)
Д а р и к о. И моя дочь что-то только крошки в рот кладет, а раньше она у меня что в работе, что в еде быстрая была, как ветер. Пусть бог не оставит вино долго не выпитым, колыбель пустой, а девушку незамужней! (Пьет с Караманом.)
Теона берет со стола пустую миску, идет в дом, по дороге спотыкается.
Куда ты, дочка, убегаешь, тебя еще никто не похищает!
Т е о н а. Соленья принесу!
Д а р и к о. Так чего ты в дом идешь, они же в погребе.
Теона пошла в другую сторону, вновь споткнулась.
Да что это с тобой, точно ходить разучилась…
Т е о н а. А чего этот волк на меня уставился?
К е ч о. Глазом ни молоть, ни жать нельзя, только и остается смотреть на чужое и облизываться…
Д а р и к о уходит за Т е о н о й.
Если эта девушка не станет моей — зарежусь!
К а р а м а н. Тебе любой пень кажется красавицей…
К е ч о. Ты ослеп?
К а р а м а н. Наелся копченой гусятины! Прав был мой покойный отец, свела она тебя с ума.
К е ч о (вскочив). Не был бы ты мне другом, проглотил бы эти слова вместе с зубами. До всякой гусятины запала Теона мне в душу…
Появляется Т е о н а, Кечо подскакивает, подает ей руку.
Т е о н а. Пусти, что делаешь?!
К е ч о. Мужчина должен помогать женщине.
Т е о н а. Семнадцать лет здесь спускалась и ни разу не упала. Отпусти!
К е ч о. Девочка, не бойся, я тебя не съем.
Т е о н а. Ты всегда был таким…
К е ч о. Каким, госпожа недотрога?
Т е о н а. Помнишь, толкнул меня в ручей, а я была в новом платье?
К е ч о. А кто меня дразнил: «Кечо-дурачок, прикрой пятачок»?
Т е о н а. Дразнила, конечно, ты не пускал меня на качели…
К е ч о. Я боялся, что ты сорвешься, ты была маленькая, как кукла.
Т е о н а. Подумаешь, заботливый! А голову моей свистульке зачем отбил, а в лес кто меня завел и бросил? Думаешь, не помню, как ты спрятался за деревом и ждал, пока я зареву?!
Кечо улыбается, качает головой.
Врешь, не мог ты такое забыть…
К е ч о. Когда я на тебя смотрю, все забываю.
К а р а м а н. Хвала копченой гусятине, она неплохо распалила этого тихоню.
Кечо пытается обнять Теону, она выскальзывает и отбегает в сторону.
К е ч о. Куда ты, Теона? Неужели еще помнишь обиду? Вот смотри, при друге клянусь — не пойдешь за меня, отрежу тебе косу и на ней повешусь на вашем заборе.
Т е о н а. У меня и приданое еще не готово.
К е ч о. Я согласен взять тебя голую и босую, на руках отнесу к себе домой.
Т е о н а. Как не стыдно, пользуешься, что гостя нельзя прогнать даже за грубости, вот и позволяешь себе…
К е ч о. Надень, моя царица, обручальные сережки, покрасуйся!
Т е о н а. У меня и уши не проколоты…
К е ч о. Ладно, подожду, пока проколешь, но ты согласна?
Т е о н а. Хорошо, приходи, только не в понедельник, вторник, среду, четверг, пятницу, субботу, воскресенье, остальные дни — на выбор!