Подбегает Васильев.
Васильев. Господин бригадир! Два турецких корабля вышли из линии. Турецкий флагман открыл огонь по своим! Теперь бы. Федор Федорыч, методу вашу — туловище да останется без головы!
Ушаков (взмахнул платком). Огонь полным бортом всеми кораблями по турецкому флагману! По золоченой корме — огонь!
Залп.
Васильев. Ретирада! Ретирада! Ура!
«Ура» катится по палубе «Святого Павла». Ушаков поставил рупор на палубу, вытер платком совершенно мокрое, измученное и счастливое лицо. Гаснет свет. Освещается походный шатер Потемкина. Потемкин и Мордвинов. Потемкин мрачен, небрит, в небрежно запахнутом поношенном шлафроке, в стоптанных узконосых молдавских туфлях на босу ногу. Мясистое лицо его ничего не выражает, кроме скуки и, пожалуй, отвращения ко всему земному. Грызет ногти. Вертит в руках бумагу. Перед ним — Мордвинов.
Потемкин. Ересь, ересь! Не мыслю!
Мордвинов. Тайным розыском доказано, ваша светлость.
Потемкин. Неужто осмелился пугачевца-душегуба, злодея из шайки супостата — на корабле укрыть?
Мордвинов. Улики неотвратимые.
Потемкин. Не верится. На что ему пугачевец сдался? Не вольтерьянец же он?
Мордвинов. Так точно, ваша светлость, вольтерьянец, сами изволили как-то выразиться — шататель основ. (Осторожно). Он ведь и вас, ваша светлость, не милует.
Потемкин. Ну-ка...
Мордвинов. Не смею...
Потемкин. Доноси, коли начал...
Мордвинов. Осуждает вас, ваша светлость! Будто бы из казны государственной для нужд своих изрядные суммы забираете...
Потемкин. Всего только? А я-то думал...
Мордвинов. Будто бы двор содержите при себе, дозволенный лишь особе царствующей.
Потемкин, соглашаясь, кивает.
Роскошь немыслимую завели, что воину негоже...
Потемкин. Пустое доносишь. Сие вся Европа про меня судит... Далее...
Мордвинов. Будто бы жадны слишком.
Пот емкин (вздыхая). Есть грех.
Мордвинов. И тысячи крестьян государственных отныне на вас трудятся, умножая безмерные доходы ваши.
Потемкин. Были государственные — стали мои. Матушкина воля, ее дары. И вся сказка?
Мордвинов. Сие, ваша светлость, присказка — сказка будет впереди. (Смолк).
Пот ем кин. Говори!
Мордвинов. Стоит ли, ваша светлость?
Потемкин. Чего жилы тянешь?
Мордвинов. Дескать, зело ревнуете, ваша светлость, славуи милость матушки государыни...
Потемкин. Его, что ли, славу? К нему — милость? Нет у него никакой славы — смоляная куртка.
Мордвинов. Не его славу — славу Суворова. А Суворов для Ушакова — первейшая в империи личность. Куда выше вас, ваша светлость. Даже офицеров своих перед Суворовым ниц понуждает склоняться...
Пауза.
Потемкин. Вон что. Вон что. (Прошелся по кабинету, топнул ногой). Ах каналья! Ну я его сгною — погоди! Потемкину ничья слава не нужна — своей по горло! Ах, наглость какая! Со свету сживу! Экая шельма! И впрямь — вольтерьянец! Я ему покажу с пугачевцами шуры-муры водить. Как волка ни корми — все в лес смотрит! То-то, говорят, в морской корпус в лаптях приплелся! Лапотный дворянин! Мужик ничтожный! Мало их, вольнодумцев треклятых, матушка государыня в Сибирь упекла! И ему, видать, рудника захотелось! Уважу! А подзащитного его — за шею да на рею! Забыли, молодчики, как Емельку палач на куски раздирал. Живо напомню! Четвертовать голубчика, четвертовать!
Мордвинов. Нет слов, ваша светлость, дабы выразить негодование, кипящее в груди.
Потемкин. Чего?
Мордвинов. Нет, говорю, слов, дабы выразить негодование, кипящее в груди.
Потемкин. Нет слов, так и молчи. Донос в Петербург уже отписал?
Мордвинов. Счел долгом, ваша светлость, сообщить по инстанциям. И указ заготовил об отставке.
Потемкин. Предусмотрел — молодец! (Погрыз иогти). Ах, ваше сиятельство, ваше сиятельство! Пронзил меня будто штыком. Неужто ошибся я? Видел в нем звезду восходящую. Нужное мне лицо, исполняющее дерзновенные замыслы мои. Мечтал о новой Чесме, моей Чесме! О чем теперь писать буду матушке государыне? Корабли чуть у Румелии не потопил твой дружок Войнович, нынче новая незадача. Бог бьет — не турки. Самому, что ли, в отставку подать? В монахи, в монахи... Ну какой я главнокомандующий?.. (Вздохнул). Где бумага твоя о дворянине лапотном?
Мордвинов. Только подписать, ваша светлость. (Протянул бумагу).
Потемкин, вздыхая, пошел к столу.
Потемкин. Суета сует... (Взял перо).
На пороге — Сенявин.
Сенявин. Ваша светлость, господин главнокомандующий, прибыл с донесением от его сиятельства графа Войновича... Его сиятельство граф Войнович...
Потемкин. Затянул, яко дьяк! Давай реляцию! (Вырвал из рук растерявшегося Сенявина реляцию, быстро просмотрел ее, обхватил Сенявина, стиснул в объятиях). Проси, чего желаешь, милый ты человек! Свершилось! Вон она, моя Чесма! Моя! Моя! (Подбежал к столу, склонился над картой). Ирой твой граф Войнович, ирой, а я еще на него урчал... Моя, моя Чесма! (Жадно читает реляцию). Так, так, так. Отменно! Ирой Войнович, ирой... Отменно. Отменно. Поставили капудан-пашу в два огня. Изрядно! А кто поставил его в два огня?
Сенявин молчит.
Кто, спрашиваю, был виновником сего блистательного события?
Сенявин молчит.
Кто нанес крокодилу морских сражений удар решающий? По реляции этого-то и не поймешь, одна туманность. Языка лишился? Какой же курьер из тебя?
Сенявин (с волнением). Ваша светлость, ежели позволено будет...
Потемкин. Не томи!
Сенявин. Я не люблю бригадира Ушакова, тому есть основания. Но ежели хотите правды, извольте, вот она. Командуя авангардом, бригадир Ушаков оторвался от кордебаталии и отрезал от турецкого флагмана передовые турецкие фрегаты. Выиграв ветер, Ушаков связал флагман турок боем и...
Потемкин (схватил со стола пряник). Ешь! Молодец! Да не курьер молодец — Ушаков молодец! И ты молодец: за новость, за честность! И я! И я! Один у меня глаз, да двух стоит! (Захохотал).Начхать, что он там про меня болтает! Турок бьет — и поболтать может! Мели, Емеля, твоя неделя! Его неделя, ушаковская! Заслужил! Ушаков — человек прямой: что на сердце, то и на языке! А мы все — ровно ларцы с двойным дном. Наружу комплимент, а на дне язва да клевета! Донос уничтожить! Заслужил! Славу Потемкина приумножил! Мне флотоводец надобен, флотоводец, исполняющий великие и дерзновенные замыслы мои, а не ябедники, не фискалы! Белого очернить, черного обелить. Осьмнадцать доносов на него настрочили, а он турок лупит — звания не спрашивает! Он... (Оборвал. Мордвинову). Ох, граф, что-то худо смотришь. Затуманился, яко пасмурная осень. (Подошел, взял за руку). И пульс слабенький. И под глазами ямы — тарантас провалится. Никак занедужил?
Мордвинов (стиснув зубы). Изволите шутить, ваша светлость, я полностью здоров.
Потемкин (с доброй улыбкой). Не упорствуй. Натуру не обведешь, она свое выразит. Черного не обелить, белого не очернить. Занедужил. Покой тебе надобен, не иначе.
Мордвинов. Ваша светлость, это насмешка...
Потемкин. Покой, покой. Не капризничай. Лекарей к тебе вышлю. Притомился, граф. Требуется тебе отпуск. Продолжительный, дабы вылечился на славу и был здоров, яко дуб.
Мордвинов побледнел.
(Подмигнул ему единственным своим глазом). Кто заменит? Пока граф Войнович. Ведь тоже граф! (Захохотал). Прослышал я, будто оный граф страдать изволит морской болезнью и на море ему один измор. Пусть на бережку отойдет. А его кто заменит? Да, бумага! Бумагу-то подписать! (Хлопнул себя по лбу). Генералфельдмаршал, а голова дырявая! Чуть не запамятовал! Бумагу напиши всенепременно. Ушаков по званию кто — кажись, бригадир?