Выбрать главу
Сигизмунд
О, я несчастный, о, страдалец! Хочу, о, небо! я узнать, Какое зло своим рожденьем Тебе я сделал, если ты Со мною так всегда сурово? Но понимаю, я родился, И преступление готово. Твое жестокое решенье Причину явную имеет: Весь самый величайший грех Для человека есть родиться. Но мне хотелось бы узнать, Чтобы мое сомненье кончить, (Оставив в стороне теперь Тот тяжкий грех, что я родился) Чем мог еще я провиниться, За что мне больше наказанье? Другие разве не рождались? Конечно, и они родились, Но преимущество у них, Которым я не наслаждаюсь. Родится птица; перьев блеск Дает ей высшую красу; Но что она? цветок из перьев, Букет крылатый, а как быстро Летит в эфирное пространство, Как быстро рассекает воздух, Гнездо спокойно покидая И негу тихую его! Ведь у меня побольше духа, Так почему ж свободы меньше? Родится зверь: с своею шкурой, Которая вся в пестрых пятнах, Он лишь подобье звезд небесных, (Хвала природы мудрой кисти!) Но голод мучит и его, Становится он смел и жаден, Страшит жестокостью своей, Пустыни целой он гроза. А я с душой гораздо лучшей Свободу меньшую имею! Родится рыба, что не дышит, Ублюдок пены и травы, И лишь она себя увидит Корабликом из чешуи, Как всюду плавать начинает С такой проворностью, какую Холодные пучины моря Ей оставляют для движенья. Ведь лучше разум у меня, Но почему свободы меньше? Из-под земли ручей пробился, И, как серебряная змейка, Среди цветов сверкает он, И прелесть их он прославляет Своим журчаньем музыкальным, И широко открыто поле Для бега звучного его! Ведь больше жизни у меня, Но почему свободы меньше? О, как в темнице я томлюсь! И став Вулканом или Этной, Хотел бы из груди я вырвать И разорвать на части сердце. Какой закон и справедливость И разум могут у людей Такое право отнимать, Такое сладостное право, Какое дал Творец ручью, И рыбам, и зверям, и птицам?
Розаура
И страх и жалость пробудили В душе моей его слова.
Сигизмунд
Меня подслушивает кто-то?! Клотальдо, ты?
Кларин
Скажи, что да.
Розаура
О, нет! Страдалец здесь (увы!). То он в ущелий холодном Услышал жалобы твои.
Сигизмунд
В ущельи в этом и умрешь. О горестях моих ты знаешь; Но ты о них не должен знать; Ты слышал; этого довольно, Чтоб разорвать тебя на части Могучими руками.
Кларин
Я, Увы! я глух, не мог я слышать.
Розаура
Коль ты от женщины рожден, К твоим ногам упасть довольно, И ты помилуешь меня.
Сигизмунд
Твой голос мог меня смягчить, И я невольно уваженьем К тебе проникся. Расскажи, Кто ты и как сюда попал? Немного знаю я ваш мир — Ведь это башня колыбелью Моей была и будет гробом; Со дня рожденья моего (Не знаю, счесть ли то рожденьем?) Я вижу дикую пустыню И в ней живу, как мертвый зверь, Скелет, подобье человека[176]. Хотя из всех людей доныне Я говорил с одним, который О всех моих страданьях знает И от которого узнал я Кой-что о небе и земле, Хотя, чудовище для всех, Я человек среди зверей И дикий зверь среди людей, Хотя учился, обращенью Я у зверей и птиц пустыни, И только милых, ясных звезд Я наблюдал круговороты[177], Однако ты мое страданье Обычной горечи лишил, Ты, восхищенье глаз моих, Восторг ушей. Ты каждый раз, Когда взгляну я на тебя, Меня даришь блаженством новым. Чем больше на тебя гляжу, Тем больше хочется смотреть; Мои глаза больны водянкой, Их жажда будет бесконечна, Они погибнут от питья И все же пьют. И я погибну С восторгом, глядя на тебя. Смотреть я буду и умру. Лишаюсь сил я и не знаю, Что станется со мною, если Тебя не буду больше видеть? Твой ясный взор приносит смерть, А если ты уйдешь отсюда, Наступит нечто хуже смерти, Ужасней бедствий и страданий; Наступит жизнь! свое, мученье Могу я так определить: Несчастному оставить жизнь Ведь это — смерть послать счастливцу[178].
Розаура
Смущен видением печальным, Тебе внимаю с изумленьем. Не знаю, что сказать тебе, О чем спросить тебя, не знаю. Одно скажу тебе я, узник; Меня утешить хочет небо, И потому сюда в пустыню Меня сегодня привело; Порой слетает утешенье К несчастному, когда он видит Других, чье горе еще больше[179]. Рассказывают: жил мудрец, Он так был беден и несчастлив, Что только травами питался, Которые сбирал в полях. Он раз спросил себя: найдется ль Другой такой бедняк, как я? И вот когда он обернулся, Он получил ответ, увидев, Что сзади шел другой мудрец, Листки смиренно подбирая, С презреньем брошенные им. Своей судьбою недовольный, Жил в этом мире я, и вот, Когда я спрашивал себя, Другой найдется ль человек С судьбою более жестокой, Страдалец, ты ответил мне; Я, поразмыслив, нахожу, Что взял бы ты мои страданья, Чтоб сделать их своим блаженством, И если в чем-нибудь они Тебе доставят облегченье, О них внимательно послушай И те возьми ты для себя, Которые мне лишни. Я...
вернуться

176

Название страдающего, истомленного человека "живым трупом и скелетом" у Кальдерона довольно обычно; ср. ниже, д. III, сц. 6-я, где каждый солдат назван лишь живым скелетом.

вернуться

177

Т. е. изящное, правильное обращение известно мне только из правильного движения звезд. Красоту звезд Кальдерой прославляет и в других драмах.

вернуться

178

Обычное выражение пессимизма, считающего за благо освобождение от зол жизни при помощи смерти. Вся эта тирада Сигизмунда может служить примером, как иногда неясен стиль Кальдерона.

вернуться

179

В комедии "Тюремщик самого себя" (Et alcaide de si mismo) Елена, у которой убили на турнире брата, говорит Федерико, над которым также разразилась беда:

Твои жестокие страданья Утешили мою печаль; Тому, кто сам страдает тяжко, Несчастного найти отрадно.

Действие I, сц. 2-я по изданию Кейли, т. 4-й, с. 373, столб. 2-ой.