Определение любви — безумия, данное в начале драмы самим Иродом, выражает не слишком скрываемый им импульс неистового властолюбия: дескать, Ирод так любит Мариамну и она так прекрасна, что ей не пристало завидовать ничьей судьбе, а, значит, ему надо стать повелителем мира. Марионеточный ставленник римлян, чужеземец, тетрарх четырех малозначительных провинций всерьез надеется захватить высшую власть в Римской империи. Он услужал Марку Антонию, но предательски злорадствует по поводу его поражения и гибели, теоретически обосновывает предательство и пользу от войн. Его одурманенному властолюбием мозгу мерещится, что теперь на пути к вселенскому престолу не два, а "одно" препятствие — надо лишь захватить и убить Октавиана.
Однако изложение предательского плана, а заодно и портрет прекрасной Мариамны попадает в руки противника, а оказавшийся в заточении Ирод приказывает убить "любимую" жену, чтобы она после его смерти не досталась никому другому. Верная Мариамна, знающая о приказе, вымаливает, однако, Ироду прощение у Октавиана, но оказывается меж двух огней: муж-убийца преследует ее ревностью, а Октавиан, выведенный отнюдь не в одних светлых тонах, — все более настойчивой любовью. Когда противники сходятся, то Ирод впотьмах убивает жену в нарушение задуманной им очередности...
Мужья-убийцы в других "драмах чести" — не Ироды по характеру, но в чем-то схожи с Иродом по самовластительности и жестокости.
Зловещие беседы дона Гутиерре "с честью наедине", идея кровавого "лечения чести" обдуманы, но скрыты от людей и чужды как гуманистическому, так и религиозному нравственному началу. Он будто чувствует, что убивает невиновную, даже якобы любит жену, не как Ирод, но его функция "врача своей чести", хоть он казнит не своими руками, это безотрадная функция палача, притом действующего не от имени государства или церкви, а палача самодовлеющего. Боязливый цирюльник, который под угрозой оружия совершает смертельное кровопускание и которого от предательского удара кинжалом дона Гутиерре спасает лишь случайная встреча на улице с королем, борется с преступлением, оставляя на всех дверях дома кровавый отпечаток руки, чтобы было легче найти место убийства. Шут-неудачник Кокин, кажется, думающий лишь о заработке, возвышается не только над пройдохами пикарескного романа, но и над доном Гутиерре, рискуя объявить королю о готовящемся его знатным сеньором преступлении.
То, что цирюльник и слуга нравственно выше и в чем-то героичнее дона Гутиерре, снимает всякие домыслы о солидарности автора или зрителя с убийцей.
Во "Враче своей чести" кошмар возведен во вторую степень, ибо мрак мира дона Гутиерре погружен в царство универсального кошмара царствования короля Кастилии Педро Жестокого (XIV в.). Этот образ был удивительно глубоко и разносторонне осмыслен испанским фольклором. Предания отдавали долг энергии и бесстрашию короля (он, например, бился с призраком зарезанного по его приказу человека, выступив в этом отношении предшественником героического начала в Дон Хуане). Но в то же время народная молва была беспощадна к жестокому монарху — ему сопутствуют голоса погубленных младенцев и народных певцов, настойчиво предупреждающих его о возмездии и бесславии; он останется истуканом в истории страны: "ты будешь камнем в городе Мадриде..."
В драме все это замешано густо. Есть и роковые песни. Оруженосец называет короля "странствующим мертвецом". Важную роль в драме играет домогающийся Менсйи и погубивший ее этим инфант дон Энрике, брат короля, впоследствии убивший его. Зловещее предвестие есть в том, что, прощаясь с Менсией, инфант признается, что порывает с родиной. Иными словами, за действием "драмы чести" обрисовывается глубинное действие мрачной исторической драмы о каиновом предательстве брата короля. Можно сказать, что в крови Менсйи как бы захлебывается все королевство.
Педро Жестокий хочет быть или слыть правосудным, но идет роковым путем жестокости, приводящей его к смерти. Отрезок этого пути в драме дан достаточно отчетливо. Среди других жалоб король получает жалобу доньи Леонор, оставленной Гутиерре ради брака с Менсией, а затем жалобу Гутиерре на инфанта: разрешения создавшегося положения найти король не может. Поэтому, хотя он внял предупреждению Кокина и ринулся спасать Менсию, он в глубине души доволен, что смерть Менсии избавляет его от трудного суда, и перед лицом необратимости свершенного втайне преступления думает по-своему овладеть ситуацией, и, ужасаясь жестокости мести, не оглашает преступления и приказывает дону Гутиерре немедленно (хотя тело Менсии еще не унесено) обручиться с Леонор. Определяя поступок Гутиерре, король употребляет то же слово, которым нарекли его самого — "жестокий" (el cruel), но находит способ действия мужа разумным (cuerdo).